Читать книгу "Саботажник - Олег Дивов"

– Кто тут священник? – спросил капеллан.

– Шучу. Ладно, давайте ваши таинственные образцы. Быстро надо?

– А вы не догадываетесь?

– Хм… Меня как-то больше занимает, что вы будете делать, когда получите результаты. Если получите, конечно, – я ничего не могу гарантировать. Тут Воровский не поможет, нужно будет другую фирму подключать, «Агентство мелких пакостей Кронштейна», а у нее случаются осечки, уж больно задачи деликатные…

– Я в вас почему-то очень верю, Эйб, – сказал Причер искренне.

– Литров пять спирта, – размышлял Кронштейн вслух, легкомысленно подбрасывая на ладони обойму. – И дело в шляпе. Если не поймают. А если поймают? Еще литров десять.

– Образцы спрячьте! – жутким шепотом потребовал капеллан.

– Что? Ах да, конечно. Вот, они уже исчезли. Не беспокойтесь, Причер, в случае чего я их проглочу.

– Все-то вам шуточки!

– Работа тяжелая, – вздохнул Кронштейн. – Одной водкой не поправишься, требуется еще крепкая доза соленого морского юмора… Между прочим, эти придурки на скважине креатин в выпивку подмешивают! Говорят, после такого коктейля можно пахать две смены кряду без устали. Вы в курсе, Причер, что там людей некомплект? Как только джунгли всерьез поперли, добрая половина работяг с перепугу разорвала контракты и ломанулась на орбитальную станцию с первым же шаттлом. А там месяц ждала грузовика. И странная штука – никто из беглецов на Земле не озаботился дать разоблачительное интервью… Постоянно голову ломаю – чем именно им рты позатыкали?

– Что вообще творится вокруг скважины? Я пытался туда пролезть, но меня «эм-пи» остановили.

– Правильно остановили, у вас допуска нет.

– Как будто у вас есть!

– У меня есть спирт! – заявил Кронштейн гордо. – А там, за забором, ничего особенного. Сотня вечно пьяных напуганных рабочих. Десяток менеджеров, тоже напуганных и пьяных. Еще десяток поддатых специалистов, трясущихся от страха. И несколько человек секьюрити, абсолютно трезвых, потому что они уже собственной тени боятся. Временами к главному управляющему заезжает ваш полковник, и они вместе бухают. Нормальная рабочая обстановка для дальней колонии, обороняющейся от агрессивной среды, – вам ли не знать?

– Сами мы ее создали, эту среду! – Причер в сердцах чуть не треснул кулаком по столу, но вовремя удержал руку, жалея казенное имущество.

– Я и такую возможность допускаю, – согласился Кронштейн. – Так, может, по маленькой, а, Причер? За победу разума над глупостью, которая в необозримой перспективе должна наступить хотя бы по закону вероятности! Давайте, падре. Вы явно нуждаетесь в транквилизаторе. А анализ я вам сделаю, честное слово. Конечно, если не возникнет, как говорят у нас на флоте, обстоятельств непреодолимой силы.

– А-а, давайте! – махнул рукой Причер. – Помирать, так хоть поддавши. Один хрен – неправедно вино, неправеден царь, неправедны женщины, несправедливы все сыны человеческие, и все дела их таковы, и нет в них истины, и они погибнут в неправде своей!

– Внушает! – оценил цитату Кронштейн.

Словно по мановению руки Причера, к столику подскочил официант, и перед капелланом образовалась кружка пива.

– Уважают вас, – удовлетворенно отметил Кронштейн. – Люблю, когда моих друзей уважают. Ну-ка, я вам сейчас накапаю… Вот так. Приняли!

– Приняли! – кивнул Причер, опрокидывая в рот смесь пива с водкой, и даже отвратительный вкус русского народного пойла сейчас показался ему вполне приемлемым.

Кронштейн назвал его «другом». О Причере ничего подобного так давно никто не говорил, что он теперь с психиатром и реактивного топлива выпил бы.

ГЛАВА 12

В воскресенье утром храм оказался набит битком. Пришла вся отдыхающая смена, даже те, кому сейчас полагалось спать после ночи в карауле. Усталые лица, но просветленные ожиданием.

«Они ждут чуда. Они надеются, что я сделаю им хорошо, – подумал капеллан, стоя за кафедрой. – С ними очень давно не разговаривали по-человечески. А я, негодяй, сейчас на них обрушу свои личные сомнения. Попрошу вместе со мной задуматься. Страдать попрошу. Искать выход. Но что поделаешь? Да ничего не поделаешь… Человек пятьсот, не меньше, буквально стены трещат. А остальные слушают по трансляции. Вся база внемлет моему слову. Это большая удача. Во всяком случае, если меня через полчаса скрутят «эм-пи» и засунут в шаттл, я смогу быть уверенным, что сделал на Кляксе все возможное. С Богом, капеллан!»

– Основной трагизм жизни – это трагизм смерти, – сказал Причер.

По рядам слушателей прокатился вздох. В первом ряду напрягся полковник.

– Мы, военные, глубоко понимаем трагедию смерти, ведь нам столь часто приходится наблюдать ее вблизи. Кладбищем становится для нас весь мир, когда мы опускаем в могилу своих товарищей. А советы окунуться в повседневные заботы, разговоры о том, что время нас излечит… Это так же бессмысленно, как напиться до бесчувствия. Смерть не вытравить из памяти.

Зал вздохнул снова. «Давайте, примерьте это на себя, вспомните, как оно бывало, – подумал капеллан. – Даю секунду. Так, поехали дальше. Вроде бы получается».

– Хотим мы того или нет, все мы смертны. И смертны те, кто нам дорог и близок. Увы, физическая смерть неустранима. Но тем не менее в каждой душе человеческой живет неуемная жажда жизни, бесконечного совершенства и могущества. Всю свою историю наша цивилизация идет к тому, чтобы продлить жизнь человека, и мы достигли многого на этом пути. Но в конечном итоге все усилия разбиваются об одну проблему – неотвратимости смерти.

Представьте себе, что вас приговорили к смертной казни, но отсрочили ее исполнение на месяц и отпустили вас домой. Ужасная ситуация, не правда ли? Но ведь мы все в таком положении! Для одних приговор исполнится раньше, для других позже. Но суть от этого не меняется. Все мы смертники, причем в буквальном, точном смысле этого слова…

Причер дал себе и залу короткую передышку, вгляделся в море внимательных глаз и понял – есть контакт. Его услышали и будут слушать дальше. А значит, от него уже ничего не зависит. Он просто должен говорить. Правду. И будь что будет.

– Говорят, что нормальному, здоровому человеку несвойственно думать о смерти, не замечать ее неумолимого приближения. Ошибка. То, что мы принимаем за непоколебимое душевное здоровье, на самом деле обычный самообман. Человек, лишенный веры в Господа, только через создание всяческих иллюзий спасается от кошмара осознания истинного своего положения. Положения обреченного на казнь! О, иллюзия! Она успокаивает и убаюкивает, на самом деле обманывая и обольщая!

Нам могут возразить – а чем лучше ваше положение религиозных людей, ведь и вы те же смертники? Между тем существует колоссальная разница между атеистом и верующим в их отношении к жизни и смерти. Для верующего земное существование – прелюдия к будущей полноценной и гармоничной жизни. Смерть для него – лишь переход от одной, низшей стадии жизни, к другой, высшей. Для атеиста земная жизнь – все. Поэтому смерть для него – непреодолимая трагедия, обессмысливающая всю его жизнь. В этом парадоксе самый ужасный кошмар атеизма: жизнь – все, и смерть превратит ее в ничто, в бессмысленную возню. Для верующего же трагедия смерти преодолевается радостным сознанием бессмертия. И от этого земная жизнь приобретает огромный и глубокий смысл – подготовки к вечной жизни.