Читать книгу "Серпухов. Последний рубеж. 49-я армия в битве за Москву. 1941 - Сергей Михеенков"

На 100–150 метров фронта приходился один боец, а один станковый пулемет — на 3 километра. Не легче обстояло дело и с артиллерией.

Переправившись, кто вброд, кто на бревнах, на тот берег, мы стали искать пристанище. Едва расположился на ночлег, как вызвали к комбату.

— Подбирай, политрук, четверых хлопцев и топай в разведку. Узнай, где противник, — пробасил с украинским акцентом комбат.

Вот и весь инструктаж. Не много, если учесть, что мои познания о войсковой разведке ограничивались в то время учебниками и кинофильмом «Чапаев». Запаслись лимонками, дисками к автоматам и в путь. Как сейчас помню, мела ранняя поземка. Большак засыпало рыхлым снегом. «Будь впереди даже плохонькая засада, перебьют, как кур», — мелькнула тревожная мысль. Решил свернуть влево и пробираться по бурелому. Тяжело, но ведь безопаснее. Шагаем час, другой, а о противнике ни слуху ни духу. Пора, пожалуй, и возвращаться. Но с чем? Задание-то не выполнено.

Молча идем дальше. Набрели на избушку лесника. Укрывшись в стогу соломы, посылаю туда Калюжного. Проходит двадцать томительных минут, а разведчик как в воду канул. В голову лезут тревожные мысли: «Открыл парень дверь, а его — цап. Откуда, какой части, кто командир?» Словом, надо было принимать решение. Посылаю еще одного бойца. Едва он отошел на несколько шагов, как из ночной темени вырос Калюжный. Оказывается, лесничий сообщил ему, что вчера к нему нагрянули пятеро конных фашистов. Очистив дотла погреб и курятник, они исчезли. Хозяйка угостила ночного гостя картошкой с молоком. Вот он и замешкался.

Обстановка прояснилась. Узнав, где противник, мы спокойно, теперь уже по дороге, возвратились в Тарусу. А ведь прав был тот старик, с укоризной отвечая на наши вопросы. Рановато наши оставили Тарусу…

20 октября 1941 года

Нашей роте приказано оборонять деревню Кресты, что юго-западнее Тарусы, откуда ожидается противник.

Две недели, неся потери в людях, наш отряд с трудом сдерживал бешеный натиск фашистов. Заняв круговую оборону, воины-ополченцы преградили путь врагу к Серпухову.

…Где-то здесь, у проселочной дороги, должен быть часовой. Но почему он не окликает меня? Спускаюсь в окоп. Часовой спит. Врагам не понадобилось бы и пули, чтобы обезвредить его. Да главное-то — не только его!..

Бойцы Овсянников, Якунов и Козлов прикрывают мост. Замаскировавшись, воины зорко наблюдают за противоположным берегом. Прошел час, другой. И вдруг у самого моста появились пятеро немецких солдат. Осмотрев берег, они ступили на мост. Меткие очереди автоматов сразили их. На помощь попавшим в засаду гитлеровцам спешат мотоциклисты. Но их постигла та же участь.

30 октября 1941 года

Со стороны Тарусы слышится беспорядочная ружейно-пулеметная стрельба. Сержант Сергеев и рядовой Калюжный повели только что захваченного пленного в штаб дивизии. К вечеру неожиданно конвой с пленным возвратился. Оказывается, в Тарусу после ожесточенного сражения уже ворвались немцы.

…Многое из того, что довелось видеть и слышать, уже давно улетучилось из памяти. Но один случай преследует меня по пятам — это тот пленный немец, которого конвоиры не довели до штаба дивизии. Читатель вправе спросить автора: «Куда же он исчез?»

Дело в том, что наш отряд к тому времени оказался в мешке, горловина которого выходила в овраг на берегу Оки, под носом у занявших Тарусу оккупантов. Судя по карте, это было единственное место, где можно было укрыться до темноты. Кругом до Серпухова хоть шаром покати — ни единого кустика. Чтобы добраться до этого места, предстояло протопать около двадцати километров. Сразу же возник вопрос: что делать с пленным? Никто из нас не мог тогда поручиться, что этот человек с кляпом во рту, оказавшись с нами в овраге и услышав родную речь, не попытается нас выдать криком о помощи. Ведь нам предстоит просидеть в овраге целый день.

Жаль, конечно, никто из нас не знал немецкого языка. Зачем я, поступая в институт, выбрал для изучения английский, а не немецкий? Увы, даром предвидения никто из нас не обладал. Кто мог знать тогда, что через четыре года именно этот язык ох как пригодится нам на поле боя. Мы так и не узнали, с какой целью немец проник в расположение нашей обороны. Комсомольский значок, оказавшийся у него в кармане, вызвал у нас неоднозначные суждения. Как он попал к немцу? Мог ли он сам по себе подтвердить его добрые намерения? Перед нами был солдат вражеской армии. Значок он мог снять с убитого, как трофей, чем любили похвастаться гитлеровские вояки. Оказавшись в госпиталях и в отпусках, они набивали этим себе цену тевтонской храбрости на поле боя. Позже стало известно, что немцы бахвалились фотоснимками, запечатлевшими моменты казни Зои Космодемьянской. Об этом теперь известно всему миру. Фотоснимки стали документами, свидетельствующими о расправах гитлеровцев над мирным населением на захваченных ими землях.

В той тяжелой ситуации для комбата это был не тот случай, чтобы он мог рисковать жизнью тех, кого нужно было вывести из окружения. А может быть… стоило бы все-таки пойти на риск и выходить, прихватив с собой и языка, — он сообщил бы ценные данные и не лежал бы за околицей русской деревушки, в бурьяне. Так рассуждал я, сомневаясь в правильности решения комбата в тот тревожный вечер.

1 ноября 1941 года

Обстановка крайне осложнилась. Немцы, двигаясь, как нам казалось, со стороны Наро-Фоминска, уже подходили к Оке. Связи со штабом дивизии не было. Мы оказались в окружении. Нужен был надежный проводник, который скрытно вывел бы нас лесными тропами к оврагу под самым носом фашистов, занявших Тарусу, чтобы потом перебраться через Оку. Повел нас поздней ночью председатель колхоза. Фамилия его, к сожалению, не сохранилась в памяти. Был он светловолосый, стройный и немногословный. Смелый это был человек, решительный.

2 ноября 1941 года

Пробираясь к Оке, думал: зачем комбату понадобился овраг за околицей Тарусы, где уже хозяйничали немцы? Теперь же, укрывшись в нем, понял, что это было единственное безопасное место на берегу реки, так как до самого Серпухова — хоть шаром покати, ни единого кустика. Только здесь можно дождаться ночи и под покровом темноты перебраться на ту сторону. Отчетливо слышим немецкую речь. Фашисты не подозревают, что под носом у них скрываются советские воины. Мы как в мышеловке. Малейшая оплошность — крышка нам. В овраге тревожное безмолвие. Ждем сумерек, чтобы выскользнуть из этой мышеловки. Ведь никто пока не знает на чем. Ведь поблизости, как удалось выяснить, ни лодки, ни бревна.

Чтобы скоротать медленно текущее время, подложил под голову солдатскую «подушку» (противогаз), уперся взглядом в холодное небо, пронизанное надсадным урчанием немецких самолетов. «Как вольготно они себя чувствуют в чужом для них небе, — горестно думал я. — А где же наши?»

Как бы угадав мои мысли, с лукавинкой и как бы про себя, Миша Сергеев заметил:

— А вот и долгожданные соколы.

В самом деле, три звена краснозвездных, прорезав грохотом фронтовой воздух, пронеслись на запад.