Читать книгу "Простить нельзя помиловать (сборник) - Юлия Лавряшина"

«Господи, при чем тут рок?!» – очнулась девушка.

Хоть заслушайся сейчас – не поможет. Мысли путаются… А собирать их воедино она разучилась. Незачем. О медсестрах ведь думала. О том, что руки помощи эти Машки не подадут – сама, все сама! Большая девочка… Разве они в состоянии понять, как это страшно – опять встать на ноги? Повторить свой первый шаг спустя семнадцать лет… Нет, скорее, шестнадцать, не с рождения же Дина научилась ходить.

Сколько ей было тогда? Год? Десять месяцев? Никто в мире этого не помнит. Потому что только она из всей семьи и выжила после той аварии, когда в их «реношку» врезался джип какого-то известного, как говорили в больнице, адвоката, вылетевшего за сплошную линию. Куда он так торопился, сволочь? Очередного вора спасать от тюрьмы? Сам жив остался, а Дина в одиночестве угодила в это чистилище. Он оплатил операцию и лечение, похоронил ее семью. Откупился. Снял грех с души. Его даже не судили, естественно… Второй месяц с тех пор пошел, она уже перестала выть в подушку.

Вот только думать об этом без того, чтобы голову не сжимало тисками, пока не получается… Неужели и этому можно научиться, как, например, заново ходить? Однажды ведь уже получилось, справилась с непослушными ногами и языком. Как это было? Почему она не расспросила о своем растворившемся в памяти детстве, когда родители и старшая сестра были рядом? Но так всегда: новый день кажется очередным звеном, если не бесконечной, то длиннющей цепи. Такой прочной на вид, что мы смело полагаем, что все еще успеется.

Теперь жизнь стала сиюминутной. Впереди – не путь в бесконечность, как представлялось еще в начале лета, а беговая дорожка: один шаг – и лента кончилась. Лучше закрыть на все глаза и не видеть собственных шагов на одном месте. Сейчас нужно встать, а о том, что будет завтра, лучше и не думать. Жаль, что садиться врачи еще долго не разрешат, хотя насколько проще было бы сперва сесть на постели, свесив ноги на пол, скользнуть пальцами по нагретому солнцем линолеуму, попробовать его всей ступней – не так ли зыбок, как кажется? Ступишь – и нога того и гляди уйдет вглубь по колено, аж сердце замирает!

Но медсестре до этого нет дела, у нее под ногами твердь земная. И воображение нормального человека, которому не мерещится каждую секунду, что едва сросшийся позвоночник от любого неловкого движения осыплется серой трухой.

Дина повернулась на бок, стараясь не смотреть на старуху напротив, которая из-за своего мениска стонала днями и ночами на все отделение. Одна из Маш даже презрительно фыркнула, не скрываясь:

– Да не так уж вам и больно, бабушка! Прямо потерпеть маленько не можете… Вон у нас во второй палате женщина, так у нее тринадцатая операция, а никого не достает со своими жалобами.

Дина ужаснулась, услышав это. Тринадцатая операция! И так можно жить? Это уже не чистилище даже, а самая тьма, где поселился ужас. Не дай бог туда попасть!

И тут же мысленно дала себе слово: «Когда начну ходить, вторую палату буду обходить за версту!» Правда, сначала нужно просто встать… Ничего себе – просто!

Дина перевернулась с бока на живот, попыталась встать на колени, а ноги – словно чужие, еле слушаются, дрожат, хотя она уже давно по ночам, когда никто не видел, прямо в постели занималась гимнастикой. Неужели от страха онемели? Бабка напротив даже стонать перестала, уставилась на нее, еще бы – такое шоу! Телевизора-то в палате нет. Это вам не люкс. И слава богу, а то Дину уже истерзали бы сериалами, которые все тетки по непонятной причине так любят.

Ей захотелось буркнуть что-нибудь такое, чтобы у соседки отпала жажда до зрелища. Даже больше – произнести отчетливо, как в детстве на занятии у логопеда, чтобы старуха не посмела не отвернуться. Но ни та, ни другая на выписку пока не собираются, как потом жить в одной палате, если с ними рассориться? И так-то почти с ней не разговаривают, да и о чем? Остальные четверо женщин меняются так быстро, будто им кровати особые достались. Оздоровительные. Дина даже подумывала: может, перелечь? Если научится ходить, то и спальное место сама поменять сможет. Неужели откажут?

«Да при чем тут эта кровать чертова? – остановила она саму себя. – Можно подумать, мне так не терпится выздороветь… У меня сейчас, как у чемпионов бывает – мотивации нет. На фига мне выходить отсюда? Куда торопиться? В пустую квартиру, что ли?!»

Руки подкосились в локтях, Дина ткнулась лицом в подушку и зубами стиснула пропахшую немытыми волосами наволочку, чтобы не взвыть в голос. Казалось, уже научилась думать о своем сиротстве спокойно, но куда там! Читала же, что люди годами этому учатся, и некоторым так и не удается смириться с одиночеством. И все эти «надо» не помогают, потому что они не имеют смысла… Кому надо? Только не ей…

Дина вытянулась на животе, повернулась лицом к стене, чтобы не видеть соседей. Особенно эту вечно стонущую старуху, которой собственная боль кажется самой нестерпимой. Всем так. И плевать ей, что у девчонки на соседней койке ноги подгибаются… Если какая-нибудь из Машек сейчас это увидит, сразу начнет нудеть: «А вот надо было делать упражнения, говорили же тебе! Доктор тебя предупреждал, что ходить не сможешь, если мышцы истают!» Того, что Дина ночами занималась, никто не видел, на это и рассчитывала. Противно было афишировать, что в ней столько малодушия и она собирается вернуться к жизни. Ей самой это казалось предательством по отношению к погибшим родным.

С кровати девушка сползла только после того, как медсестра во второй раз пригрозила позвать доктора. Не то чтобы Дине не хотелось его видеть… Но вынуждать Игоря Андреевича делать ей дурацкое внушение, которое он просто обязан будет сделать… Его жалко, он на два отделения пашет, травматолог-ортопед, лучший хирург, как все говорят. Только что очередная операция закончилась, и, как всегда после этого, у него такая усталость в глазах, что стыдно добавлять человеку проблем.

А порадовать особенно нечем. Цветочек ему нарисовать, как дети делают? Аленький… Только чудовище – это она, Дина. Или стишок сочинить? Глупость какая… Если он увидит, как Дина, обходясь без помощи, идет по коридору, может, хоть тогда улыбнется? Хорошая у него улыбка… Правда, Дина видела ее, кажется, всего пару раз.

Ей явственно вспомнилась она сама – скрюченная от страха, в жутком сером халате, слипшиеся черными сосульками волосы, а морда белая, как у мертвеца… Есть чему радоваться! Особенно Игорю Андреевичу с его внешностью киноактера: каштановые волны волос расходятся над высоким лбом, смешливый рот, нос крупноватый, про такой в книжках пишут – породистый, а глаза… Все-таки чаще они усталые, эти глаза. И зачем он стал хирургом? С такой-то внешностью…

Дина выждала, пока соседка забудет о ней, опять запричитает и с головой окунется в свою боль. Тогда, продолжая лежать на животе, тихонько спустила ногу, ткнулась босой ступней в теплый пол, уперлась. Вроде получилось. Стиснув зубы, приподнялась на руках и подтащила вторую ногу. Теперь оторваться от кровати, выпрямиться. Бабка даже не заметила, ни до кого ей дела нет, когда прихватывает. А это через каждые две минуты происходит, с ума можно сойти…

Остальные интереса не проявили. Одну тетку, с именем под стать месяцу за окном – Августа, только вечером положили, к операции готовят, она, пришибленная страхом, и внимания не обратила, что Дина – «лежачая». Другая бабулька, Татьяна Ивановна, курить убежала. Эта – шустрая, рыжая, весь день по другим палатам шляется или сканворды отгадывает, а ночами кашляет так, что кажется, душа сейчас отлетит, но курить ее тянет через каждые десять минут. У нее в плече травма, бегать туда-обратно она ей не мешает.