Читать книгу "Танки - Дмитрий Щербанов"

Плюс вооружение «тройки» было слабее: 37-миллиметровая полуавтоматическая пушка и три пулемёта MG 34 против 76-миллиметровой танковой пушки и двух пулемётов ДТ. Про бронезащиту и говорить нечего: у «тридцатьчетвёрки» она была намного надёжнее. И запас хода у «немца» по шоссе был всего 165 км, а у «тридцатьчетвёрки» – 380 км, а по пересечённой местности – 230 км[47].

Но для немецких заказчиков главное заключалось в следующем: танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными в управлении.

Соответственно, в отчёте об испытаниях отмечались более удачная подвеска немецкого танка, высокое качество оптических приборов, удобное размещение боекомплекта и радиостанции и тому подобные вещи.

Дмитрий Григорьевич Павлов представил отчёт о сравнительных испытаниях замнаркому маршалу Кулику. Тот отчёт утвердил и… приостановил производство и приёмку «тридцатьчетвёрки». Как говорится, «до устранения всех недостатков».

Естественно, руководство завода № 183 не согласилось с мнением заказчика и обжаловало его в главке и наркомате, предложив продолжать производить Т-34 с исправлениями, сократив гарантийный пробег до тысячи километров. Нарком среднего машиностроения Вячеслав Александрович Малышев, сменивший на этом посту Лихачёва, вместе с Гореглядом и директором завода № 183 Максарёвым обратились непосредственно к товарищу Ворошилову. Тот ознакомился с представленными доводами и объявил своё решение: «Машины продолжать делать; сдавать в армию, установив 1000-километровый гарантийный пробег. Заводу начать разрабатывать новую машину Т-34М, введя в неё не только прочностные изменения, но и пятискоростную коробку передач».

Все прекрасно понимали, что война начнётся в самое ближайшее время. И против «тридцатьчетвёрки», по сути, был только заместитель наркома обороны Кулик. Получается, что именно этот человек делал всё от него зависящее, чтобы сорвать постановку нового перспективного танка на вооружение.

Это был весьма странный человек, но при этом судьба его типична для тех времён. Родился Кулик в бедной крестьянской семье, окончил четыре класса школы. Во время Первой мировой войны прошёл путь от рядового до старшего унтер-офицера. Потом он стал председателем солдатского комитета, в 1917 году вступил в партию большевиков. В составе Красной Армии воевал под началом Ворошилова, принимал участие в обороне Царицына и там познакомился со Сталиным. В 1920 году стал начальником артиллерии знаменитой 1-й Конной армии. Потом карьера Кулика резко пошла вверх: 1921 год – начальник артиллерии Северо-Кавказского военного округа, 1924 год – помощник начальника артиллерии РККА, 1926 год – начальник Главного артиллерийского управления РККА. Под псевдонимом «генерал Купер» он воевал в Испании[48]. Потом, вернувшись в СССР, он вновь занял пост начальника Главного артиллерийского управления РККА, получил воинское звание командарма 1-го ранга, а потом и маршала, был награждён орденом Героя Советского Союза, стал заместителем наркома обороны СССР. Казалось бы, всё замечательно. Типичный военный специалист, боевой командир, прошедший огонь, воду и медные трубы. Но вот что писал о Кулике, своём непосредственном начальнике, командарм, а потом главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов:

«Г. И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчинённых. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: „Тюрьма или ордена“. С утра обычно вызывал к себе множество исполнителей, очень туманно ставил задачи и, угрожающе спросив „Понятно?“, приказывал покинуть кабинет. Все, получавшие задания, обычно являлись ко мне и просили разъяснений и указаний».

Забегая вперёд, отметим, что во время Великой Отечественной войны Кулик, казавшийся до этого непотопляемым, был отстранён от работы «за бездеятельность», а по некоторым версиям – за пьянство. У него был отобран партийный билет, и его понизили в звании до генерал-майора. В июне 1946 года он был отправлен в отставку, в январе 1947 года арестован, лишён всех наград, а в августе 1950 года расстрелян: как в те времена водилось, «по обвинению в организации заговорщической группы для борьбы с Советской властью».

Понятно, что ничей портрет нельзя писать только одной краской, но факт остаётся фактом: именно такой человек, как Кулик, полный непомерных личных амбиций и искренне полагавший, что руководить – это значит держать подчинённых в страхе, решал в те времена наиважнейшие вопросы, связанные с технической оснащённостью Красной Армии. При этом он хоть и не прятался от пуль, но безнадёжно отстал от требований современной войны и считал, что не стоит торопиться с формированием танковых и механизированных корпусов. Он ненавидел Михаила Николаевича Тухачевского, Иеронима Петровича Уборевича и прочих, как он говорил, «умников» в армии, не понимал значения «тридцатьчетвёрок», был противником реактивной артиллерии, недооценивал миномёты и т. д. К сожалению, в те времена многое делалось не благодаря, а вопреки, новшества с трудом пробивали себе дорогу, а в руководстве армией больше ценились не оперативно-стратегические способности, а совсем другие качества.

* * *

В итоге наркому Вячеславу Александровичу Малышеву поручили подготовить проект решения Совета Народных Комиссаров о Т-34. Но скептики и открытые противники утверждали, что «тридцатьчетвёрки» ещё не готовы.

И тогда Кошкин явился к начальнику главка наркомата с предложением:

– До нормы осталось около тысячи километров пройти. Дайте разрешение, и мы отнимем у противников танка их последний козырь.

– Хорошо бы, Михаил Ильич, – заколебался начальник главка, не решаясь отправить колонну в весеннюю распутицу. – Но ведь устали все – и техника, и люди.

– А мы потерпим! Мы докажем!

– Хорошо, Михаил Ильич! Но, может, всё-таки без тебя? Что-то ты совсем плохо выглядишь… Тебе бы поездом…

– Ну уж нет, – сказал, как отрезал, Кошкин, – без меня не получится. Мало ли какие проблемы появятся в дороге.

Обратный путь в Харьков

В апреле 1940 года предстоял обратный путь в Харьков. И Кошкин предложил снова ехать не на железнодорожных платформах, а своим ходом, по весеннему бездорожью.

И этот весенний поход «тридцатьчетвёрок» из Москвы в Харьков оказался не легче предыдущего. Снег к тому времени уже сошёл, оставшись только в лесных дебрях в виде пористых бурых островков. Но зато зарядили дожди. Казалось, им не будет конца. Грязь налипала на гусеницы, намертво присасываясь к тракам.