Читать книгу "Чистилище - Геннадий Марченко"

Проговорился о своей беде Одесситу, и тот сразу оживился:

– А что, могу организовать доставку малявы на волю по нужному адресочку. Только, извиняй, не за просто так.

В надёжности блатной почты я почти не сомневался, а расплатиться пришлось парой пачек папирос из Вариной посылки, которые тут же исчезли под матрасом Лёвы. Я предложил было поначалу расплатиться одним из двух шматков сала, но опытный в таких делах Одессит сказал, что они мне ещё в дороге пригодятся.

– Тут харч хоть и небогатый, а дают исправно, – сказал Лёва. – А вот на пересылках, по этапам, с кормёжкой дело обычно обстоит туго. Сало и сухари – самое то.

Заручившись обещанием старожила хаты – Одессит куковал здесь уже полгода, – я сел писать письмо Варе. Огрызок карандаша и пару листов помятой, но пригодной для письма бумаги одолжил всё тот же Лёва.

«Милая Варя! – начал я, сам себя удививший такой манерой обращения. – Пишет тебе твой хороший знакомый К. К., волею судьбы оказавшийся по ту сторону решётки. Получил от тебя посылку, за что огромное спасибо. Твоё выступление на суде было выше всяких похвал, хотя, думается, ты зря так рисковала, я ведь не хотел тебя впутывать во всю эту историю. Надеюсь, серьёзных последствий за хождение по увеселительным заведениям в обществе „уголовного элемента" для тебя не последует.

Пока я ещё нахожусь в камере, жду свой этап. Не имею ни малейшего понятия, куда меня отправят, хотелось бы избежать холодных краёв. Но даже там мысли о тебе будут меня согревать. Прости, если я покажусь тебе пошлым, но чувства не скрыть. Я и сейчас постоянно вспоминаю наши встречи, как провожал тебя до дома, как ты поцеловала меня в щёку… Твой поцелуй был для меня самым счастливым моментом в жизни!

Хочется верить, что судьба нас снова когда-нибудь сведёт, но это не просьба меня дожидаться, тем более что в ИТЛ может случиться всякое, не все оттуда возвращаются живыми и здоровыми. Ты – хозяйка своей судьбы, вольна строить её по своему желанию. Да и не было между нами ничего такого, что бы обязывало нас к долгим и тесным отношениям. Однако хочется верить, что я тебе небезразличен. Надеюсь, из ИТЛ мне удастся тебе написать, хоть так мы станем поддерживать нашу связь. Твой К. К.»

– Ну что, намалевал? – поинтересовался Лёва, когда я свернул листок вчетверо.

– Ага. Адрес написать?

– Лучше не надо, так шепни. Сегодня и отправим твою маляву.

Своё обещание Одессит сдержал, на прогулке передал послание вместе с пачкой папирос нескладному конвоиру с вороватыми глазами, который пообещал всё исполнить в лучшем виде.

И вновь потянулись однообразные дни в ожидании этапа. Оправка, поверка, пайка, обход фельдшера, оправка, обед, прогулка по внутреннему дворику, ужин, вечерняя поверка… Изредка эта рутина нарушалась получением передачи, посещением тюремного библиотекаря, записывавшего пожелания сидельцев, и мытьём в бане. От нечего делать я заказал «Трёх мушкетёров». Толстенная книга оказалась изрядно потрёпана, но все листы на месте, и я с охоткой принялся за чтение. Погружение в жизнь Франции XVI века с её интригами при королевском дворе хоть немного скрашивало мои серые тюремные будни.

Кстати, теперь они протекали на порядок спокойнее, чем в Бутырке. Там меня на допросы таскали, а тут уже суд вынес решение, нет нужды истязать несчастного подозреваемого, а теперь уже осуждённого Клима Кузнецова. Никто не требовал от меня признания в троцкистском заговоре с целью покушения на товарища Сталина. Да и отношение ко мне в камере со стороны тех же блатных было если и не доброжелательным, то нейтральным как минимум, раз уж мне предстояло чалиться по уголовной статье.

Настоящим праздником для меня стала ещё одна посылка от Вари, в которой я безуспешно пытался отыскать хоть какую-то записку с ответными излияниями чувств. Но Одессит меня просветил, что письма осуждённым до отправки на этап не положены, так что мне оставалось лишь доверять словам Лёвы, что моё послание было доставлено по устно переданному конвоиру адресу.

Про себя прикидывал, что если отсчёт срока пошёл с момента вступления приговора в силу, то на свободу я выйду в конце 1943 года. Это ж разгар войны! Получается, так и не выйдет у меня предупредить товарища Сталина о нападении немцев, буду в это время куковать за колючей проволокой. Выражаясь языком кинематографа: «Я тут, а у меня там шведы Кемь взяли!»

А ещё через день я наконец узнал свою дальнейшую судьбу. По СИЗО от камеры к камере пронёсся слух, что собирается команда для отправки в Ухтпечлаг в Коми АССР. Блин, как в тему про эту Кемь подумал. Когда мне велели сдать матрас-ложку-кружку, я успел отдать Лёве ещё две пачки папирос из оставшихся шести и попросить, чтобы он по своим каналам передал Варе, что меня отправляют в Ухтпечлаг. Тот обещал выполнить мою просьбу. А после сдачи казённых вещей, включая «Трёх мушкетёров», меня с узелком вывели во двор и загнали в автозак. Я уже примерно представлял, что меня ожидает. Морозы градусов эдак до минус сорока, непролазная тайга, летом гнус с палец толщиной, не исключена цинга ввиду отсутствия полноценного питания… И скорее всего, работа на свежем воздухе с раннего утра до позднего вечера. Но всяко лучше, чем быть закопанным на полметра в землю с дыркой в голове. Хотя не исключено, что даже я, с моей неплохой физической формой, доживу до окончания срока. Ладно, что себя хоронить раньше времени, поживём – увидим.

Всего из автозака на уже знакомый мне перрон выгрузилось пятнадцать зэков, включая меня, только на этот раз мы кучковались на корточках в самом конце перрона, ожидая наш прицепной вагонзак в хвосте следующего на Москву поезда. Кручу головой по сторонам в надежде увидеть Варю. Тщетно. Она сейчас наверняка на работе, да и откуда ей знать, когда пойдёт этап, разве что родственник работает при вокзале и сразу ей телефонирует. Но это вряд ли, тем более мы долго не засиживаемся.

«Граждане бандиты, троцкисты и изменники Родины! Шаг вправо, шаг влево – рассматривается как побег. Конвой стреляет без предупреждения!» – слышу громкий инструктаж начальника конвоя. Сам конвой разномастный: тут тебе и славянские лица, и чернявые, и скуластый есть, с раскосыми глазами. Ещё и злые псины в придачу, смотрят на тебя волком, рвутся с поводка, захлёбываясь лаем и пуская пену.

Что ж, как я и планировал месяцем ранее, еду в Москву, но теперь уже проездом и в качестве осуждённого к шести годам исправительных лагерей. Хорошо хоть, не столыпинская теплушка, чего побаивались даже наши бывалые арестанты. Не знаю, по мне, так хрен редьки не слаще. Переделанный из пассажирского вагон представляет собой несколько отсеков, отделённых от коридора решёткой. Окна в «купе» добросовестно заколочены, помещение освещается забранной в металлическую сетку электрической лампочкой. Окна есть в коридоре, правда, на них стоят решётки, а стёкла настолько грязные, словно их не мыли со времён того же Столыпина. Вместо полок – деревянные трёхъярусные нары, средний ряд откидывается. Нас всех загоняют в один отсек, хотя он рассчитан на семерых. Странно, нас же всего пятнадцать, четыре соседних отсека совершенно свободны, смысл создавать такую тесноту?