Читать книгу "Быстрый английский для путешественников во времени. Учебное пособие - Юрий Дружбинский"

— Ну, слова-то сами по себе понятные, — сказал Андрюха. — “Body” — это тело, “thing” — вещь, “where” — где.

— А теперь давай, смело их все комбинируй, — предложил Лучиано. — Вот что такое значит, по-твоему, somewhere?

— «Где-то», — уверенно ответил Андрюха.

— А somebody? И something?

— Да «КТО-ТО» и «ЧТО-ТО», это же ясно.

— Отлично! А что же тогда any? Что такое anybody, anything, anywhere?

— Гм… Мне все время казалось, что примерно то же, что и some, — задумался Андрюха.

— Нет, не то же! — Капо мафии замахал руками. — Вот смотри, допустим, придумал я фразу: «Вито Чьянчимино уплатил в этом месяце какие-то деньги в Итало-Американский Фонд взаимной поддержки».

А теперь, bambino, сделай из этого вопрос — и в вопросе ты непременно услышишь не «какие-то», а «какие-нибудь»!

А платил ли этот тип хоть какие-нибудь деньги??!!

He paid SOME money → Did he рау ANY money?

«Точно, — Андрюха хлопнул себя ладонью по лбу. — Так вот как это работает! Так вот в чем разница между “some” и “any”! SOME — это частица «-то», а ANY — частица «-нибудь»! Или, может быть, «либо»! «Кто-либо», «где-либо», «что-либо»!

— Остается просветить тебя по поводу частичек “every” и “no”. Научись ставить их на “body”, на “thing” и на “where”, — потребовал Лаки.

— Everybody — буквально «каждое тело» — это, понятное дело, «все», — начал рассуждать Андрюха. — “Everything” — «каждая вещь» — это, наверное, всё. А что же такое “everywhere”? «Каждое где»… Так это же «везде»! — осенило его.

— Вот только не путай everybody и all, — строго посмотрел на него капо. — Everybody — существительное, и стоит само по себе. А вот к “all” требуется разъяснение.

Everybody wants to get more bucks. — Все хотят получать больше баксов. Так? Но если тебе взбрело сказать «Все итальянцы хотят… », тогда all the Italians want…

— Это понятно, — кивнул Андрюха. — Съел все — это съел everything, а съел все пироги — это съел all the patties.

— Отлично! — одобрил Лаки Лучиано. — И, наконец, частица “no”. Nobody, nothing, nowhere…

— Никто, ничто, нигде… — откликнулся Андрюха. — Теперь вроде все понятно.

Лучиано вдруг оглянулся по сторонам, как будто кто-то мог их подслушивать, и зашептал Андрюхе почти на ухо:

— Ты слыхал о нашем новом Крестном отце? Тебе что-то говорит имя «Аль Капоне»?

Андрюха пожал плечами. Имя показалось ему знакомым, но очень смутно.

— Все Восточное побережье и весь средний Запад были под доном Паоло Вакарелли. Еще год назад.

— И что же? — спросил Андрюха.

— Никто ничего не понял, bambino. Никто не знает, как это произошло. Просто у нас появился новый дон. Созвал сходняк и объявил, что отныне он здесь главный. А потом вежливо пообещал: любой, кто спросит, где дон Паоло, больше ничего спрашивать не будет. Франко Ферро не поверил и спросил.

Андрюха вопросительно посмотрел на Лучиано.

— Да, bambino. И никто больше не видел Франко Ферро.

— Хм… — Андрюха нахмурился. — Ну и нравы же у вас. Ваше Чикаго тридцатых — это как наши девяностые, я передачу одну смотрел… Из серии «Криминальная Россия».

— Вот-вот, Россия, — кивнул Лучиано. — А ты знаешь, что в этом самое странное? Альфонса Габриэля Капоне многие знали. Он был капо, вроде меня, и зарабатывал на изготовлении паленого виски. Это был типичный наш сицилиец, шумный и веселый, обожал макароны с пармезаном, причем запивал их всегда парой бутылок полусладкого Кьянти, а после этого пел арии из итальянских опер. И комплекции он был такой, что щеки его видны были со спины.

— А причем тут Россия? — спросил Андрюха.

— А притом, — зашептал капо. — Самое жуткое, bambino — что это существо, что называет себя сейчас Аль Капоне, на него совсем не похоже. Это не он, понимаешь?

— Как это? — не понял Андрюха.

— Этот, что сейчас — он с меня ростом, худой, лысый, и с какими-то рыбьими глазами… Мертвые у него глаза, малыш, понимаешь? — шепот Лучиано стал почти совсем беззвучным. — Разговаривает по-английски со странным акцентом, а родной итальянский вдруг вообще забыл. Один из наших, Карло Тотти, работал с русской мафией в Бруклине — так вот, он утверждает, что акцент у Капоне русский. Он умеет исчезать и появляться из ниоткуда, он совершенно невидим для полиции, но не это главное. Он какой-то… страшный. Никто не понимает, в чем дело. У меня в его присутствии невыносимо болит голова. В начале мая, созвав всех капо на сходку, он вдруг спросил у Джона Готти, знает ли тот, сколько сейчас в Якутии градусов ниже нуля.

— Странный вопрос, — пробормотал Андрюха.

— Странным было то, что произошло с Джоном Готти, — ответил Лучиано. — Его затрясло, ему стало плохо, и он лишь успел попросить меня отвезти его в католический госпиталь Святой Екатерины… Где через час и умер.

Лучиано поднял на Андрюху глаза, и Андрюха прочел в них ужас.

— Доктор Пеллегрини сказал мне, что у Джона остановилось сердце. Еще он сказал мне, что не может ничего понять, и что такой случай в его практике впервые, но в графе «Причина смерти» он был вынужден записать «общее обморожение».

— Это в мае-то? — Андрюхе на секунду показалось, что Лучиано с ним шутит, и он попытался улыбнуться.

Но физиономия гангстера оставалась предельно серьезной.

— Никто ничего не понимает, bambino. Никто не знает, в чем его сила.

Андрюха продолжал смотреть на него с удивлением.

— А, — догадался он. — Вы, наверно, просто хотите, чтобы я составил вам сейчас эти фразы? Nobody doesn’t understand, верно? Никто не понимает…

— Нет, неправильно, — ответил Лучиано. — В том-то и дело, что абсолютно неправильно! А что касается дона Капоне…

Он немного помолчал и продолжил:

— Попомни мое слово, малыш: этот страшный человек еще станет il саро di tutti capi. Как это по-английски — боссом всех боссов.

Гангстер ткнул пальцем куда-то вверх.

— Меня зовут Лаки Лучиано, и я в жизни никого не боялся. А этого Капоне — ужасно боюсь.

Андрюха сочинял эти предложения и переводил их на ангийский, чтобы отработать определитель “some”. А затем перевел их все на вопрос, чтобы отработать определитель “any”…