Читать книгу "Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов"

Отличился при Ларге и Кагуле и ещё один молодой, но уже опытный генерал, который начал воинскую школу с ранения при Гросс-Егерсдорфе, — Отгон Иванович фон Вейсман. Лифляндский дворянин, он самозабвенно служил России. Румянцеву нравился этот расторопный и удивительно храбрый генерал. Вейсман получил орден Святого Александра Невского — «За оказанную 7 июля 1770 года, во время сражения с неприятелем при реке Ларге, неустрашимую храбрость, при овладении батареями и неприятельским лагерем». При Кагуле бригада Вейсмана снова теснит противника, действуя с той поспешностью, которую добивался от атакующих войск Румянцев. И вновь достойная награда — орден Святого Георгия 3-й степени. После того знаменитого похода Вейсман станет клинком Румянцева. По замыслу фельдмаршала он будет действовать против неприятеля самостоятельно, оглоушивая его неожиданными нападениями.

Можно представить себе торжество Румянцева, получившего письмо и от недавнего противника — Фридриха Великого. Старый Фриц — фанатик военного дела — умел ценить полководческую доблесть, но мало кто удостаивался его похвалы. А тут пруссак расщедрился вовсю: «Полная победа, которую одержали вы над турецкой армией, приносит вам тем более славы, что успех её был плодом вашего мужества, благоразумия и деятельности. Мне весьма приятно, что племянник мой (принц Брауншвейгский. — А.З.) и мои чиновники могут под руководством вашим воспользоваться теми достопамятными примерами, которые вы подаёте им. Моё уважение и дружество к вам совершенны».

Фридрих, как ушлый стратег, не замыкался в своём закутке Европы. Он понимал, что каждый акт Русско-турецкой войны косвенно влияет и на судьбу Пруссии. Военно-политическое затворничество — это дорога поражений, дорога унижений для любого амбициозного государства. Фридрих стремился к экспансии и придирчиво следил за экспансией России. Да, в ту пору среди глав наиболее влиятельных государств было сразу несколько гроссмейстеров.

Как часто после больших побед предводители впадают в опрометчивую апатию! А энергия Румянцева от крупных викторий удваивалась. Отдых ему не требовался.

Румянцев почувствовал возможность — а значит, и необходимость! — действовать самостоятельно, не дожидаясь чьих-либо указаний. Гнать врага на Дунай и утверждаться на отвоёванной территории, привлекая симпатии местных жителей. Петербург (за неимением телеграфа и Интернета!) не мог уследить за новыми победами и наступательными манёврами Румянцева. Он видел себя победителем не в сражении, но в войне. Но чтобы развить успех, требовалось подкрепление, с которым можно пуститься в длительный поход, вторгнуться в турецкие владения. Петербург не мог помочь: чумная эпидемия и неурожаи уравновешивали военные успехи кампании.

Активизировался тем летом и старый боевой товарищ Румянцева, вечный его соперник, не менее честолюбивый генерал Пётр Иванович Панин, командовавший Второй армией. Румянцев частенько писал ему, покровительственно, хотя и дружески сообщая об успехах главной — Первой — армии. Трудненько было Панину читать такие сообщения: «Теперь вновь вашему сиятельству поспешаю сообщить, что посланный от меня корпус, под командою ген.-порутчика князя Репнина, вчера покорил город Измаил и в оном утвердился. Неприятеля он нашел было в сем городе тысяч более 20, который, уклоняясь от дела, верст за четыре пред нашими войсками, убрались из города и потянулись к Килии. Он в такой дистанции всегда был, коль ни старался преследовать его князь Репнин; легкие войски и кавалерия полонила несколько сот да с 100 убила турков. Пушек до 30 взято. Но обстоятельного уведомления я дожидаюсь с часа на час, что в сем городе найдено, ибо с кратчайшим токмо известием первый куриер оттуда прискакал и уверяет, что изобилует во всем как город, так и окрестности оного. Я велел князю Репнину свои легкие войски обратить к вершине Салпуха и против Килии и оными беречь, чтоб неприятель в мой зад не пролез. А по поводу сему и еще повторю вашему сиятельству сим мою просьбу: не соизволите ль вы свои легкие войски, по настоящему положению, когда все покоряется оружию ея императорского величества, послать к стороне Килии, где они вящшие успехи приобресть бы могли, и притеснить татар мятущихся, а мне Измаил, как нужный пост, надобно удерживать. Вчера я послал к вашему сиятельству турка из жильцов бендерских, чтоб его препроводить в Бендеры ради возвещения, что претерпели здесь турки, и надеюсь, что отчаяние против вас у обороняющихся смягчится, коль скоро узнают, что их пала вся надежда на помощь от сей стороны. Везирь в Исакче запер остатки войск и не выпущает, чтоб салтана не сразить нечаянным известием, что он все потерял. И сказывают, будто сам хан крымской поскакал в Цариград, чтоб приготовить салтана к принятию несщастных уведомлений.

P. S. Я осмеливаюсь вашему сиятельству мой совет подать, чтобы на настоящей случай обратить большую часть на Телигуле стоящих войск к Килии. Сокруша сии неприятельские пункты, легко можно достигнуть живущих в стороне Очакова».

Как реагировать на такие послания? Панин не скрывал амбиций, яростный был человек и целеустремлённый. Слушать советы не любил — тем более что в прежние времена порой обгонял Румянцева…

Между тем Панин в той кампании тоже не оплошал. Две крепости — Бендеры и Аккерман — заняли его войска к концу сентября. Сумароков приветствовал героя в народном стиле:

О ты, крепкий, крепкий Бендер-град, О разумный, храбрый Панин-граф! Ждет Европа чуда славного, Ждет Россия славы новыя: Царь турецкий и не думает, Чтобы Бендер было взята льзя.

За Бендеры Панин получит Георгия 1-й степени — третьим после Румянцева и Алексея Орлова. Пётр Панин ожидал, что Петербург снова возвысит его — в том числе и над Румянцевым. И прежде всего — за взятие Бендер. Он открыто выражал притязания на фельдмаршальский жезл. Но… въедливая императрица была недовольна разрушением Бендер и — главное! — указывала на недопустимо крупные потери. При штурме войска Второй армии потеряли до шести тысяч. Заметно ослабели к тому времени и политические позиции Никиты Панина. Словом, и в армии, и при дворе повторяли фразу, которую будто бы произнесла императрица: «Чем столько потерять и так мало получить, лучше бы совсем не брать Бендер».

У Фонвизина в «Недоросле» Стародум рассказывает Правдину свою печальную историю: «Вошед в военную службу, познакомился я с молодым графом, которого имени я и вспомнить не хочу. Он был на службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание ещё не входило». Пострадал за правду честный вояка! Современники без запинки прочитывали «намёк» на соперничество Панина и Румянцева. Денис Иванович Фонвизин был самым талантливым среди верных и самым верным среди талантливых сотрудников Никиты Панина. «Сын случайного отца» — это, конечно, про Румянцева сказано. Ведь его отец был «в случае», считался фаворитом, любимцем тогдашней императрицы и первоначальным продвижениям беспутный молодой Румянцев обязан этому «случаю». Ну а дальше Фонвизин лукавит, а точнее — смотрит со своей «кочки зрения».

Панин позволил себе прогневаться — и вскоре заслужил репутацию «персонального оскорбителя» Екатерины. Сказался больным, вытребовал отставку. Словом, на одного способного генерала в русской армии стало меньше. Вдали от столичных паркетов Румянцев сумел опрокинуть панинскую партию — разумеется, не в одиночку. Разумеется, в этом ему невольно помогали могущественные Орловы. Но на ратном поле он самолично доказал своё превосходство. Недругам рты не заткнёшь, они по-прежнему говорили о фортуне, которая сопутствовала Румянцевым — выдвиженцам Петра и Елизаветы. Кагул превратил недругов в посмешище. А с Паниным Румянцев милостиво продолжил дружескую переписку и после его отставки.