Читать книгу "Собрание сочинений в пяти томах. Том 3 - О. Генри"

Кто-то, вероятно, доставил меня на мою фабрику по производству льда, потому что когда я проснулся, то увидел, что нахожусь именно там. Как только я вспомнил собственное имя и свой адрес, то встал и немедленно произвел расследование. В кармане не было ни цента. Ну все, мне крышка.

Вдруг к двери подкатил красивый экипаж из него вышли генерал Динго и охотник на двух зверей в шелковой шляпе и желтовато-коричневых ботинках.

«Да, — сказал я себе, — все понятно: вот шеф полиции, его высочество лорд-камердинер Кутузки, и он хочет арестовать меня, Билла Касариса, за излишнее проявление патриотизма и за умышленное нападение. Ладно. Можно с таким же успехом посидеть и в тюрьме».

Но мне показалось, что генерал Макси улыбается, а этот его спутник, человек Правосудия, стал вдруг трясти мне руку и говорить на американском диалекте.

— Генерал Динго проинформировал меня, сеньор Касарис, о вашей отважной помощи, оказанной нашему делу. Я хочу вас поблагодарить лично от своего имени. Отчаянная смелость ваша и других сеньорес американос качнула чашу весов в борьбе за Свободу в нашу пользу. Наша партия одержала триумфальную победу. Эта ужасная битва войдет навсегда в историю.

— Битва? — ничего не понял я. — Какая битва?

Я стал мучительно вспоминать историю: о какой же битве идет речь?

— Сеньор Касарис отличается редкой скромностью, — сказал генерал Динго. — Но это он повел своих храбрых товарищей в самую гущу этого страшного сражения. Да. Без их помощи наша революция не осуществилась бы.

— Что вы, что вы, — возразил я, — не говорите мне, что вчера произошла революция. Насколько я помню, было лишь Четвертое июля…

Тут я осекся. Так, мне показалось, будет лучше.

— После тяжелой, изнурительной борьбы, — продолжал человек Правосудия, — президент Блоано был вынужден срочно на самолете покинуть страну. Сейчас президентом страны провозглашен Кабальо. Да, да! А в новой администрации я занимаю пост главы департамента торговых концессий. У себя в досье я обнаружил донесение о том, что вы, сеньор Касарис, не производили льда, как оговорено в контракте. — И тут он мне мило улыбнулся.

— Ну, что тут скажешь, — не стал возражать я. — Думаю, что донесение соответствует действительности. Да, они застали меня на месте преступления. Поймали меня. И что тут скажешь?

— Зря вы спешите, — сказал большой чиновник. Он, стащив перчатку с руки, подошел к глыбе стекла и положил на нее ладонь.

— Лед, — сказал он, торжественно кивая головой.

К нему подошел генерал Динго, тоже пощупал стекло.

— На самом деле лед, готов поклясться, — подтвердил он.

— Если сеньору Касарису будет угодно, — продолжал высокий чиновник, — зайти в казначейство шестого числа сего месяца, то ему будет возвращена его сумма в тысячу долларов, которую он предоставил в качестве залога. Adios, сеньор!

Генерал с высоким чиновником, постоянно кланяясь, вышли из комнаты, а я стал почему-то кланяться не меньше их.

Когда их экипаж отъезжал от фабрики по песку, я еще раз сделал такой низкий поклон, что коснулся, наверное, полями своей шляпы земли. Но этот низкий поклон предназначался не им. Ибо поверх их голов я увидел потрепанный звездно-полосатый флаг, который трепыхался на свежем ветру над крышей консульства, и вот ему и предназначалось мое уважительное приветствие.

Эмансипация Билли

В старом-престаром особняке с квадратным портиком, с кривыми ставнями и стенами с облупившейся краской и белыми прогалинами штукатурки жил-был один из последних губернаторов времен Гражданской войны.

Юг уже забыл о враждебности, вызвавшей этот серьезный военный конфликт, но все равно не желал отказываться от своих старых традиций и идолов. В лице «губернатора» Пембертона, как его до сих пор любовно называли жители Элмвилла, видели реликвию древнего величия и славы их штата. В свое время это была очень важная персона в глазах всей страны. Штат удостоил его всех имевшихся у администрации почестей. А теперь, когда он постарел и наслаждался заслуженным отдыхом по всем статьям вдалеке от быстрого течения общественных дел, горожане продолжали всячески его чтить во имя прошлого.

Прогнивший «особняк» губернатора стоял на главной улице Элмвилла, окруженный шатким дощатым забором. Каждое утро губернатор спускался по ступенькам крыльца с громадной осторожностью — он страдал ревматизмом — и постукивание его трости с золотым набалдашником сообщало, что он медленно продвигался по уложенной битым кирпичом боковой дорожке. Ему было почти семьдесят восемь, но он умел стареть красиво и грациозно. У него были длинные гладкие волосы, густые, торчащие в разные стороны белоснежные усы. Его сюртук, плотно облегающий его высокую худощавую фигуру, всегда был аккуратно застегнут на все пуговицы. На голове у него всегда был черный шелковый цилиндр, а на руках почти всегда — перчатки. У него были весьма педантичные манеры, и, казалось, куртуазности в нем было в избытке.

Губернатор медленно шел по главной улице — Ли авеню, которая со временем превратилась в своеобразный мемориал славного прошлого. Все шедшие ему навстречу приветствовали его с подчеркнутой вежливостью, многие даже обнажали головы. Те, кто мог похвастаться личной дружбой с губернатором, останавливались и почтительно пожимали ему руку, и тогда вы могли стать свидетелем истинно прекрасного идеала типично южной куртуазности.

Дойдя до угла второй от дома площади, губернатор останавливался. Другая улица пересекала в этом месте авеню, и на перекрестке происходил затор, обычно вызываемый несколькими фермерскими фургонами и парой тележек разносчиков мелких товаров. Когда зоркий соколиный глаз генерала Деффенбау замечал возникшую ситуацию, то он тут же с задумчивым, озабоченным видом спешно выходил из своего офиса Первого Национального банка и спешил на выручку к старому другу.

Когда оба они обменивались приветствиями, то сразу было ясно, до какого непростительного упадка могли дойти современные манеры. Грузная, по-военному подтянутая фигура генерала сгибалась с такой гибкостью до такого предела, который был просто немыслимым. Только лелеемый губернатором ревматизм, видимо, не давал ему в эту минуту возможности преклонить перед генералом колено, как это когда-то делали воспитанные кавалеры.

Дойдя в сопровождении своего друга до почты, уважаемый всеми государственный деятель начинал свой неформальный утренний прием граждан, которые пришли, чтобы забрать утреннюю корреспонденцию. Отсюда пышная процессия, состоявшая из двух-трех знаменитых адвокатов, политиков или членов семьи, величественно продвигалась дальше по Ли авеню и останавливалась у отеля «Палас», где, вероятно, в книге регистрации приезжих могло появиться имя какого-то постояльца, достойного представления выдающемуся почтенному сыну штата. Если такого кандидата не обнаруживалось, то вся компания часа два посвящала воспоминаниям о потускневшей славе давно исчезнувшей администрации губернатора.

На обратном пути генерал неизменно замечал, что его превосходительство, должно быть, устали и посему было бы весьма полезно немного отдохнуть в центральной аптеке мистера Эпплбай Р. Фентриса, элегантного джентльмена, сэра, представителя графства Чэхэм Фентрис, откуда наши самые родовитые семьи голубых кровей уходили в торговлю после войны.