Читать книгу "Брачные игры каннибалов - Дж. Маартен Троост"

Вскоре у него появилась подружка. Коричневая Собака была с ним примерно одного возраста, и они вместе рыскали по рифу во время отлива (в собачьем мире риф считался нейтральной территорией). Наш кот Сэм тоже ходил с ними. Он любил ловить рыбу. Присев над лужей, он ловко выуживал рыбку, приносил ее домой и играл с ней, пока та не задыхалась. После этого он припрятывал ее в какое-нибудь укромное место. То же самое он делал с гекконами. Стоило ему услышать глухой «плюх» – это геккон сваливался с потолка, – как он бросался к добыче с ошеломляющей скоростью, крепко сжимал его в зубах (хитрый гекконов трюк с отваливающимся хвостом он давно просек и за хвост уже не брался) и относил ящерицу в дом, где беспощадно пытал ее, пока та не умирала. Потом он находил щелочку поукромнее и припрятывал добычу. На экваторе трупы разлагаются быстро, и буквально через несколько часов мы по запаху начинали искать дохлую ящерицу. Сэму эта игра очень нравилась.

Вацлав с Коричневой Собакой тоже приносили с рифа кучу всего интересного. Как правило, это были черепа. Каждый день наш двор превращался в кладбище собачьих и свиных черепов, выбеленных солнцем до алебастрового цвета, с потрескавшимися переносицами и пустыми глазницами. Каждый день я выбрасывал черепа в море, где они колыхались зловещими останками ритуального жертвоприношения. Я надеялся, что их отнесет на глубину прежде, чем начнется прилив. Но назавтра собаки находили новые черепа и с упоением их глодали.

Мы начали подкармливать Коричневую Собаку, и в результате она отказалась уходить. Мы стали кормить ее, потому что однажды, когда она слишком заинтересовалась содержимым миски Вацлава, тот зловеще прижал уши, оскалился, сделал злую мордочку и утробно зарычал, а когда Коричневая Собака не отошла, бросился на нее. Я испугался, что он прикончит свою единственную верную подругу, оттащил его за шкирку и решил – какого черта, две собаки лучше, чем одна! И стал покупать больше рыбы.

Вскоре Коричневая Собака растолстела, окрепла и даже выросла. Тьябо была поражена. Она с одобрением оглядывала Коричневую Собаку.

– Думаю, эта собачка будет очень канг-канг, – довольно проговорила она.

– Правда? – Я повнимательнее присмотрелся к Коричневой Собаке. Она была довольно симпатичной и не чесалась. – Думаешь, вкусненькая?

– Ай-кирибати любят коричневых собак, – кивнула Тьябо. – Жирненьких коричневых собак.

Хмм, подумал я. Рыба мне уже страшно надоела. Взять корову, к примеру, – крупное млекопитающее. У коров такие задумчивые глаза. И их считают умными. Если бы ближайшая корова не находилась сейчас в трех тысячах миль от Таравы, я бы ее точно съел. Так почему бы не съесть собаку? Здоровую собаку? Коричневую жирненькую собаку? Я стал кормить Коричневую Собаку лучше на всякий случай, мало ли что.

Судя по всему, Коричневая Собака рассказала о своей счастливой жизни матери, и вскоре та тоже обосновалась у нас во дворе. Мать Коричневой Собаки была очень пугливой и много знала о собачьей жизни на Тараве. Она не ввязывалась в драки, гуляла сама по себе и, когда я кормил Вацлава и Коричневую, в надежде поднимала уши, но никогда не выклянчивала еду. Я ее кормить не стал. Если бы рядом был супермаркет, где продавались мешки с кормом, я бы взял и третью собаку, но такой возможности не было. Если честно, на моем попечении и без того было достаточно ртов. Тем не менее Мамка (мы с Сильвией так ее прозвали) охраняла наш дом вместе с другими.

И это у них хорошо получалось, особенно когда Вацлав и Коричневая научились лаять. С каким наслаждением я наблюдал, как они бросались на неосмотрительно забредшего на нашу территорию туземца, словно бешеные псы из ада! «Взять его, ребята! А ну-ка отхватите ему что-нибудь ценное».

Обладая удивительными сенсорными навыками, они с легкостью отличали друга от врага. По вечерам к нам по-прежнему заходили дети и собирали ветки и те нон. Мы с ними достигли компромисса: все, что лежит на земле, принадлежит им. Что остается на деревьях – наше. А вот мужики с ножами больше не бродили по нашему двору, а обходили дом по рифу, как и дома ай-кирибати. Когда незнакомые люди оповещали о своем присутствии, они делали это с дороги. Поэтому, если кто-то приближался к дому, его сперва встречал вопросительный лай (мол, знайте, хозяева: кто-то идет), который затем, в зависимости от обстоятельств, превращался в звуки, от которых хотелось отчаянно бежать. Но когда к нам пришли два миссионера-мормона, а собачки даже не пикнули, я решил, что их нужно выдрессировать получше. Старшина Джеб и старшина Брайан были отнюдь не желанными гостями в наших краях.

Старшина Джеб и старшина Брайан были мормонами из Юты, им было по двадцати одному году, и они хотели заполучить мою душу.

– Входите, – сказал я. – Чашечку чая хотите?

– Нет, спасибо.

– А сигаретку?

– Да нет.

– Бокальчик пива?

– Нет. Нам нельзя.

Вот и ответ. Кофеин, никотин, алкоголь – три главные причины, почему я никогда не стану мормоном. Не надо даже вдаваться в их вычурную и фантастически нелепую теорию. Кесарю кесарево, считаю я. А меня оставьте в покое. Когда я поинтересовался, удалось ли им уже найти себе жен, они быстро ретировались и решили попытать счастья в другом месте. Впрочем, они были очень милы и, хотя я изо всех сил строил из себя полного придурка, оставались предельно вежливыми, что, по моему опыту, характерно для мормонов по всему миру. И все же я научил собак грозно рычать на любого человека в брюках. Брюки на Тараве носили только мормоны.

Жизнь с домашними животными устаканилась. Каждый день я варил огромную кастрюлю с рисом и делил всю купленную рыбу на пять порций. Лучшие куски доставались нам с Сильвией, Сэм получал потроха, а остальное, включая головы и хвосты, доставалось собакам. Как-то раз мы увидели, что наш двор кишит псами – злобными псами, исполняющими какое-то варварское действо, суть которого заключалась в том, что они попросту убивали друг друга. Такие драки разражались ни с того ни с сего, и проигравший неизменно ковылял прочь и умирал в одиночестве. Я всегда старался разнять псов. Встав на безопасном расстоянии, кидал в них камни, пока они не убегали драться на риф. Но потом возвращались. Дело в том, что у Мамки началась течка.

Собачьи ухаживания – не слишком приятное зрелище. Мамке, совсем как нашим старшеклассницам, были не нужны покладистые, хорошие мальчики. Нет, ее тянуло к самым здоровым, агрессивным и злобным псам на Тараве – таким псам, которые позволили бы ей произвести на свет столь же здоровое, агрессивное и злобное потомство, которому, возможно, удастся выжить на Тараве дольше одного-двух месяцев. Если есть еще те, кто до сих пор не верит в теорию Дарвина, пусть приезжают на Тараву понаблюдать за брачными играми местных собак. Гордым победителем в борьбе за любовь Мамки оказался мифический зверь, который выглядел как помесь накачанного стероидами ротвейлера и быка. Я ненавидел этого пса. Он был воплощением чистого зла. Один глаз он потерял в драках, и это делало его еще более угрожающим на вид. Я искренне надеялся, что кто-нибудь его съест.

Через несколько месяцев родились щенки. Их было семь. Через несколько дней осталось шесть, потом пять и, наконец, четыре. Жизнь на Тараве нелегка. Я надеялся, что Мамка отведет свой выводок куда-нибудь в другое место, но, к сожалению, они остались с нами. Вацлав воспринял ситуацию стоически. Щенки вскоре поняли, что ни при каких обстоятельствах нельзя и приближаться к его миске с едой, и, как только это правило было установлено, Вацлав перестал обращать на них внимание. Коричневая Собака относилась к щенкам с почти материнским обожанием, и я очень надеялся, что скоро приедет новый ветеринар. У Вацлава тоже появились сексуальные замашки. Не говоря уж о коте, который все ночи теперь проводил в драках и, судя по его виду, всегда проигрывал. Сомнений не было: кому-то пора сделать чик-чик.