Читать книгу "Год людоеда - Мария Семенова"

— Скоро появился второй отчим. Поликарп. Это вышло через друзей Корнея, ну, отца. Они пришли навестить мать, а один у нас остался ночевать. Вначале Поликарп был ничего. Обещал мне золотые горы — машину собирался купить. Говорил: хочу вам помочь. Когда отец из тюрьмы вышел, то пришел к нам, взял стул и два стекла выбил. А второй отчим за это дал ему пару затрещин. Мать ушла к Поликарпу. Отец взял нож и пошел туда. Ему опять врезали. Потом было нормально. Тоня ездила со вторым отчимом на рыбалку, а я жил в пионерском лагере. После он стал пить и уволился с работы. Когда все стало дорого, Поликарп начал ловить на льду корюшку. Мать сперва работала дворником, потом оператором котельной, потом в столовой, потом уборщицей на заводе. Отчим как-то меня спрашивает: хочешь деньги заработать? И мы поехали на дамбу ловить рыбу. Я сломал весла. Он лаялся, но не бил. Продавали рыбу. Жили нормально. Как-то Поликарп с друзьями уехал на день в лес, а вернулись они через неделю. Говорили, что заблудились и рыба плохо шла. В сентябре-октябре я поехал с ними в Приозерск на рыбалку. Потом начались дни рождения. Поликарп уехал к другу и заблудился, а еще подрался. Тоня не спала ночь, ждала. Вообще, мама тогда уже спилась. Я ухаживал за сестрой. Тоня не могла встать с кровати. У нее началось психическое расстройство: она никого не узнавала, хотела убить Настю. Поликарп ее остановил. Отвезли сестру к бабе Фросе. Потом мама стала звонить, кричать и плакать. Отчим тоже пил и ничего не мог объяснить. Поехали в Приозерск. Познакомились с дедом на острове. Дед этот скоро умер. Там жили еще женщина и мужик, Фома. Отчим с ним познакомился. Стали вместе ловить рыбу подо льдом. Весна началась. Стали лед взрывать. Их оторвало. Фома ну и еще кто-то — утонули. Женщина почувствовала весну и стала командовать: уматывайте! У нас были ссоры с местными жителями, которые воровали у нас сетки. Уехали. Поехали на дамбу. По пятьдесят-шестьдесят килограммов в день ловили. Корюшка, плотва, окунь, подлещик. Лещи рвали сети. Когда рыбу несли, на меня взвалили сундук в шестьдесят килограммов Я его бросил на дороге и пошел к ним. Приехала машина. Взяли себе рюкзак. Уехали. Отчим сказал: бить тебя не буду, езжай домой. Я приехал, стал сдавать бутылки и на это жить. Нет денег — иду бутылки искать. Бабушка не помогала. Отец дома тоже не жил. Не знаю, что он делал. Поликарп приезжал, давал задания. Сказал, скоро будем меняться. Мы приехали в Рощино, потом в Лосеве. Ловили рыбу. В Репине с нами познакомился один бомжара, Артур, с сыном Олегом. Они стали жить с нами. Потом все уехали. Мы остались на полмесяца с бомжарой и его сыном. Я что-то не сделал. Он стал меня гонять. Потом вернулась мама Тоня. Потом приехал отчим и сказал, что мы меняемся на дом в Приозерске. Мы, кажется, поменялись. Пришли на какую-то базу. Жили у служителя. Приехали два амбала: один Весло, другой — Трейлер. Спрашивают, хорошо ли у нас рыба ловится? А в октябре Поликарпа забрали в тюрьму, сказали, что он уже давно был во всероссийском розыске за мошенничество. Последнее, что он сделал, — кого-то обокрал. На него подали в суд. Весло и Трейлер приводили на базу ментов. Простите… Те сказали служителю, чтобы он нас убрал. Мать куда-то уехала. Я поселился в полиэтиленовой палатке, в которой жили грибники. Жил в ней до тридцать первого декабря. Новый год справлял лежа на подстилке. Чтобы есть, ходил ставить сетки. Потом караулил. Начались морозы. Рыбы стало меньше. Ну, в общем, наловился. Поехал продавать. Когда вернулся, лунки замерзли. Ко мне в полиэтилен залезли и все украли. Сверлить было нечем. Я пошел по льду в сторону базы. Отморозил ногу и ухо. Пришел к служителю. Он меня принял. Я жил неделю.

Сумбурный рассказ Ремнева о бесконечной рыбной Ловле показался Морошкиной трогательным, хотя и несколько занудным. Она даже уличила себя в том, что стала украдкой принюхиваться, не пахнет ли от мальчика рыбой, По, по счастью, от него потягивало лишь табаком, — конечно, рассудила Соня, кто же о нем позаботится, когда вообще непонятно, как он уцелел в череде выпавших на его долю испытаний. Ваня, похоже, не собирался прекращать свою эпопею — мальчика, видимо, никогда не расспрашивали о его драматичной судьбе.

— Потом меня отвезли в больницу. Там я узнал, что Нашу квартиру поменяли на дом, а дом продали, но мы в нем почему-то так и не были прописаны. Нас обманул Поликарп. До этого он уже сидел девять лет за аферы и грабежи. В больнице я лежал две недели. Я был почти здоров, и мне было нечего делать. Потом я ушел и явился к инспектору ИДН, спрашиваю: куда мне идти? Инспектор сказала, что отправит меня обратно в Ленинград. Меня направили в спецприемник. Там жил два месяца. Было отлично. Первая группа была от девяти до девятнадцати лет. Потом пришел азербайджанец. Мы чуть не подрались. Потом пришел наш парень, который измочил мента. Они подрались с азером…

Внимательно слушая подростка, Морошкина никак не подозревала, что уже становится для него смыслом всей его дальнейшей жизни. Ваня отчаянно влюбился в инспектора и посвятил этой идеальной, на его взгляд, женщине одно из своих первых стихотворений, которые, как потом оказалось, он довольно неплохо исполняет под собственный аккомпанемент на старой, колотой гитаре:

Замолкнут звуки, догорая,

Покой подтянется ко мне.

Забуду мысли, засыпая,

И ты опять придешь ко мне.

Не уходи, мое виденье,

Моя бесплотная мечта,

Мое прекрасное паденье

В тепле безмолвного плеча.

Не уходи, мое томленье,

Мой сон, пришедший наяву,

Мое желанное плененье, —

Тобой рожден, тобой живу.

Через месяц после их знакомства Ваня стал заявляться в инспекцию без приглашения. Он рассказывал Софье, словно отчитывался, о своих нехитрых делах, показывал стихи о городе и природе. Морошкина не стала обрывать эти внезапные визиты, полагая, что, не желая того, невольно заменила Ремневу мать. Но однажды, под рыхлую дробь весеннего дождя и коридорный гам отделения милиции, Ваня неуклюже и трепетно признался сорокачетырехлетней даме с, мягко говоря, не идеально сохраненными зубами в своей сильнейшей к ней любви. Тогда он и вручил Морошкиной несколько тетрадных листков.

Я ждал, робея и моля,

Моля прийти, услышав стон мой.

Я ждал, заранее любя,

Соблазна полный стан безмолвный.

После знакомства со стихами у «безмолвного стана» возникла необходимость всерьез заняться судьбой талантливого юноши, и Софья, разыскав координаты Корнея Ивановича Ремнева, назначила ему по телефону встречу в своем кабинете. Мужчина явился без опоздания и даже, как поняла Морошкина, заранее, поскольку, выходя в коридор, она видела этого лысоватого скорбно-комичного человечка где-то уже за четверть часа до оговоренного времени.

Внешность Корнея выражала заискивание и угодливость. Даже в кабинет он заходил, словно бы пятясь назад. Инспектора, наверное, даже не удивило бы употребление посетителем забытого окончания «с». Этого почему-то не произошло, а поразило Морошкину другое: как у такого мелкого и рыхлого мужичонки мог вырасти такой рослый и крепкий сын? Или здесь что-то не так, и он, может быть, вовсе не отец Ивана?