Читать книгу "Как Петр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой - Петр Букейханов"

Днем 18 ноября корпус Шереметева соединился с основными силами русской армии под Нарвой, и царское командование получило достоверные сведения о приближении противника, хотя Шереметев несколько преувеличивал силы шведов. В этот же день шведская армия настолько приблизилась к Нарве, что обменялась с гарнизоном сигналами – выстрелы из пушек и запуск сигнальных ракет, а в ночь с 18 на 19 ноября к Нарве была выслана разведывательно-рекогносцировочная группа под началом полковника Ханса Ребиндера (Hans Henrik Rehbinder), оценившая характер позиций противника[349].

С другой стороны, царь Петр, напуганный преувеличенными донесениями Шереметева о силе шведов, бросил свою армию и в ночь с 17 на 18 ноября поспешно уехал в Новгород. Командование русскими войсками было поручено фельдмаршалу Карлу д’Кроа (Кроа-де-Крои, Кроа-де-Крой, фр. Charles Eugène Croa de Croÿ, бельгиец по происхождению, австрийский генерал-фельдмаршал, герцог Карл д’Кроа поступил на русскую службу в сентябре 1700 года, а действительное начальство над русской армией, где всем распоряжался царь, получил только после бегства Петра, в ночь с 17 на 18 ноября[350]; вместе с д’Кроа из австрийской службы на русскую перешли 80 офицеров, большинство из которых было под Нарвой[351]). По решению военного совета царской армии, который состоялся 18 ноября под председательством главнокомандующего фельдмаршала д’Кроа, почти все высшие офицеры, за исключением Бориса Шереметева, – заместитель командующего Яков Долгоруков, командиры дивизий («генеральств») Иван Бутурлин, Иван Трубецкой, Автоном (Автамон) Головин, Адам Вейде (Adam Weide), высказались за то, чтобы русские войска из-за укреплений лагеря в поле не вышли. Поэтому даже поместная конница заняла позицию на крайнем левом фланге между оборонительными рубежами с расчетом выйти оттуда только при благоприятной возможности, чтобы угрожать флангу и тылу противника. Таким образом, русское командование добровольно уступило инициативу слабейшему по силам и средствам неприятелю. При этом для обороны линии укреплений удалось сосредоточить около 20 тыс. солдат и офицеров пехоты[352], благодаря чему плотность сил с русской стороны составляла не менее 2,8 тыс. военнослужащих на километр фронта, что является достаточно высоким показателем.

В результате 5–6 тысяч шведской пехоты оказались перед необходимостью штурмовать оборонительную позицию, занятую вчетверо сильнейшим неприятелем, имевшим превосходство в артиллерии. Плотность артиллерии с русской стороны составляла от 7 до 10 стволов на километр фронта позиции (осадную артиллерию царской армии можно считать устаревшей, однако большая часть тяжелых пушек осадного парка по приказу Карла д’Кроа осталась на брешь-батареях[353], поэтому в бою приняли участие 50 вполне современных 3-фн полковых пушек, а также около 20 полевых орудий: 12-фн, 10-фн и 6-фн пушки и гаубицы[354]).

В свою очередь, шведская кавалерия должна была обеспечить фланг и тыл от нападения вдвое большей по численности русской конницы.

При таких условиях единственным объективным обстоятельством, указывающим на целесообразность атаки являлась растянутость русской позиции на 7 верст (~7 км)[355], что позволяло шведам создать локальный перевес в силах и средствах на отдельных участках, используя предоставленную им инициативу. Кроме того, субъективно король Карл считал русскую армию гораздо слабее шведской. Однако эти соображения отнюдь не свидетельствовали в пользу немедленных действий. Оперативно-тактический анализ позиции и соотношения сил приводит к выводу о целесообразности усиления резервами за счет гарнизонов местных крепостей, блокирования путей подвоза русской армии, оборудования укреплений на случай русских контратак, проведения инженерных мероприятий по подготовке штурма русского лагеря, координации действий деблокирующих сил и гарнизона Нарвы. По информации Б. Григорьева, фельдмаршал д’Кроа и генерал Алларт, отвечавший тогда за инженерное обеспечение действий русской армии, полагали, что шведы выстроят свой собственный укрепленный лагерь, откуда будут тревожить и ослаблять русских методическими вылазками[356].

Вместо этого шведский король принял решение о немедленной атаке. Шведский писатель и историк Ф. Бенгтссон (Frans Gunnar Bengtsson) отметил по этому поводу в своем труде «Жизнь Карла XII» (швед. «Karl XII’s levnad») следующее: «Он осмелился и преуспел; он был прав, а умные и предостерегающие его оказались не правы».

Источники победы на войне с древнейших времен привлекали внимание людей, вызывая появление многочисленных трактатов по стратегии и тактике. Их авторы с большим или меньшим успехом пытались установить закономерности вооруженного противоборства, на основе которых можно было предложить способы и приемы ведения боевых действий, повышающие вероятность победы. Соответственно, определение таких закономерностей и способов потребовало использования аналитических методов познания действительности, начиная от элементарных индукции и дедукции, вплоть до математического анализа. Взаимосвязь теории и практики обусловила появление аналитических органов, призванных к организации управления войсками, – появились штабы.

Стратегические и оперативные решения при этом стали логически обоснованными, но предсказуемыми. Стороны, использующие практически одни и те же методы аналитического обеспечения организации войны, приходят к одинаковым выводам как по поводу наиболее целесообразных собственных действий, так и по поводу альтернативного поведения противника. В результате возникает известный «кризис аналитичности»[357], который преодолевается с помощью различного рода инноваций, неизвестных другой стороне: новых тактических приемов, новых видов вооружения, новых методов анализа информации и др. Тем не менее, во-первых, инновации практически всегда требуют предварительного вложения значительных ресурсов. Во-вторых, разрыв во времени между отысканием и эффективным применением инновации должен быть достаточно небольшим, иначе противник либо копирует ее, либо примет меры противодействия.

Между тем логический анализ означает нарушение целостного восприятия явлений, их разделение на части, каждая из которых изучается в отдельности, и на основе такого изучения формулируется синтетический вывод, касающийся всего явления. Однако явление в целом в действительности остается во многом не познанным, поскольку при наличии системной связи между частями оно обладает свойствами, отличными от свойств каждой из частей.