Читать книгу "Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье"

Металлическая решетка, замыкавшая вход снаружи, была поднята людьми Тицока и мы беспрепятственно вышли на улицу, где нас ждал главный отряд наших защитников, выстроившийся в ряды и готовый двинуться дальше. Между тем о Пабло и Эль-Сабио не было ни слуху. Тицок не меньше нас был огорчен этим обстоятельством, так как, по его расчетам, вид Пабло, едущего по улицам города верхом на осле, должен был еще более разжечь в народе дух непокорности и желание избавиться от ига своего притеснителя – Итцакоатля. Поэтому Тицок не стал противоречить, когда мы сказали, что не уйдем отсюда, пока не отыщем мальчика, но откровенно сказал нам, однако, что его напрасно искать в этом доме; здесь были уже осмотрены все помещения и нигде не оказалось ни малейшего следа моего молодого слуги и его четвероногого друга. Наш покровитель предполагал, что их обоих отвели для большей безопасности в храм. Тут, вероятно, они и находились, если не были еще убиты по приказу верховного жреца. Янг предложил произвести немедленную атаку храма; я с Рейбёрном горячо поддерживали его и даже фра-Антонио находил справедливым прибегнуть к вооруженной силе в том случае, когда дело шло о спасении христианской души из рук язычников.

Но Тицок объяснил нам всю непрактичность этого плана в данный момент. Успех его нападения на жилище Итцакоатля обусловливался тем, что он застиг неприятеля врасплох. Однако большинство народа и солдат, несомненно, на стороне верховного жреца. Нам следовало искать себе поддержки вне города; начальник стражи намеревался как можно скорее вывести нас из укрепленных стен Кулхуакана. Члены совета, ненавидевшие Итцакоатля, сплотились вместе и, собрав на скорую руку небольшую толпу своих приверженцев, спустились к берегу, чтобы заблаговременно овладеть водяными воротами и удержать за собой этот важный пункт до прибытия Тицока со своими людьми. Из двадцати правителей только пятеро остались верны верховному жрецу, потому что сами принадлежали к духовенству. Теперь мы ясно поняли, что нам придется силой пробивать себе дорогу по улицам города, причем всякая минута промедления только усиливала опасность. Овладеть храмом было для нас пока немыслимо. Далее ради спасения жизни Пабло было лучше всего поспешить скорее прочь отсюда, чтобы начать приготовления к настоящей борьбе с сильным врагом.

Объявляя нам это, Тицок вел нас к спуску с террасы и, когда люди, вторично посланные на поиски Пабло, вернулись обратно ни с чем, он решительно скомандовал: «Вперед!» Мы понимали, что должны подчиняться его распоряжениям, но уходили отсюда с тяжелым сердцем, оставляя в плену беззащитного товарища, которого почти не надеялись больше увидеть живым.

Справедливость слов Тицока, что мы сами находимся в большой опасности, немедленно подтвердилась. Уже у первого прохода в крепостной стене, в том месте, где улица спускалась по каменным ступеням на следующую террасу, караульные не хотели пропустить нас. Однако мы были настолько многочисленнее их, что без труда справились с этой горсткой людей, убив нескольких из них и столкнув с лестницы остальных. Между тем оставшиеся в живых побежали к следующим воротам и, присоединившись к тамошнему караулу, поджидали нашего приближения, готовые к энергичному отпору. Тут нам пришлось уже труднее, так как численность неприятеля почти равнялась нашей. Мы с большими усилиями пробили себе дорогу и двинулись вперед. Несколько человек из нашего отряда были убиты, а противников полегло еще больше. Я получил легкую рану дротиком в руку; к счастью, это была только царапина. Не думаю, что я убил кого-нибудь в этой схватке, но мне не забыть страдальческого и вместе с тем гневного взгляда человека, ударившего меня дротиком, когда я, защищаясь, отрубил ему руку ударом своего меча. В ту минуту, я был ужасно рад, что нанес своему противнику больше вреда, чем он мне, но сейчас же подумал, как нелепо драться с человеком, к которому не питаешь никакой личной неприязни, и вдруг мне стало искренно жаль, что ему придется долго страдать и терпеть различные неудобства, благодаря моему жестокому удару. Между тем, судя по тому, как Рейбёрн с Янгом кололи и рубили врагов, их, очевидно, не смущали никакие соображения, подобные моим. Сами неприятели, сражаясь с нами, вскрикивали от удивления, восхищаясь их ловкостью и силой. Но кому из нас приходилось всего тяжелее во время схваток с врагом, так это фра-Антонио.

Грешная плоть сильно искушала его принять деятельное участие в битве, натешить свою молодецкую удаль, и только сильный дух, обитавший в нем, сдерживал эти греховные стремления.

Последним натиском мы принудили караульных дать нам дорогу, заставив их отступить в узкое отверстие в стене, а потом сталкивали их со ступеней лестницы. Но когда мы преследовали врагов на следующей террасе, чтобы они не успели соединиться с передним караулом, многие раненые выбыли из наших рядов, падая в изнеможении на землю, а позади нас осталось более двенадцати убитых. Потеря становилась очень значительной. Однако наше храброе преследование неприятеля принесло большую пользу. К следующей стене мы подбежали почти одновременно со своими противниками и произвели такой переполох в новом карауле, поджидавшем нас с намерением дать отпор, что эти люди невольно расступились перед нашим отрядом и пропустили его в ворота. Также удачно пробились мы и через следующее укрепление. Однако опешившие сначала враги понемногу опомнились и пустились за нами в погоню. Поэтому когда мы подбежали к последним воротам, то оказались окруженными спереди и с тыла, причем теперь численность неприятеля вчетверо превышала нашу. Караульные, видя опасность, успели загородить проход металлическими засовами, постоянно стоявшими здесь наготове. Конечно, нам было легко отодвинуть их, потому что они закладывались с внутренней стороны в защиту от врагов извне, но, чтобы дойти до ворот, нужно было пробить себе дорогу в толпе. Мы буквально так и сделали, подвигаясь вперед по телам противников, падавших под нашими ударами. Я испытывал неприятное судорожное сжатие в области желудка, когда мне поневоле приходилось топтать под собой раненых, еще не успевших испустить дух. Они шевелились и стонали, и я помню чувство невыразимого облегчения в те моменты, когда лежащий человек, на которого я наступал, не обнаруживал признаков жизни. По крайней мере, я знал, что стою на трупе и не причиняю страдания живому существу.

А вперед мы продвигались очень медленно. Хотя живая преграда, которую нам нужно было преодолеть, не превышала двадцати футов в толщину, чтобы прорезать ее, понадобилось страшно много времени. Когда перед нами оставалось не более двенадцати отчаянных бойцов, не подпускавших нас к металлическим засовам в проходе, я увидел, к своему ужасу, что фра-Антонио вдруг исчез. Между тем еще минуту назад он стоял как раз позади меня. Чтобы вернее преодолеть свое желание участвовать в битве, францисканец нарочно держался в центре нашего отряда и трудно было убить его или ранить под таким прикрытием. Неприятель не стрелял по нам и не метал дротиков; все ограничивалось рукопашным боем.

Когда я стал искать монаха глазами, отбиваясь в то же время от наступавшего на меня воина, то заметил какое-то тревожное движение в группе наших противников. Они старались нагнуться, точно с целью поднять что-то с земли, но их ряды были до того тесными, что это оказывалось невозможным. Наконец последним ловким ударом я уложил своего врага и мог немного передохнуть. Но здесь произошло что-то необъяснимое: караульный, стоявший спиной к перекладинам ворот, вдруг взлетел на воздух, точно подброшенный гигантской пружиной, и упал в сторону, прямо на головы и на плечи своим товарищам. Вслед за тем на его прежнем месте появилась бритая макушка фра-Антонио. Тут я понял, что францисканец ползком пробрался к воротам между ног сражающихся и потом выпрямился с такой быстротой и силой из под крайнего караульного, что тот полетел кверху. Его цель была ясна – поднявшись на ноги, францисканец проворно вытащил один засов за другим и очистил нам выход.