Читать книгу "Ассимиляция - Джефф Вандермеер"

У существа было множество широко распахнутых светящихся глаз, похожих на цветы или морские анемоны, целый цветник из множества глаз – одни похожи на человеческие, другие как у рептилий, третьи примитивные, словно глаза насекомых, – разбросанных по всему телу, живые созвездия, вырванные из ночного неба. Ее глаза. Глаза Кукушки. Уставились на нее обширными немигающими скоплениями.

Пока оно вламывалось на нижние этажи, точно что-то искало.

Пока оно пело, и стонало, и выло.

Кукушка высунулась из окна, протянула руку и протолкнула ее сквозь мерцающий слой, этот свет, указывавший на то, что биолог могла находиться в нескольких местах одновременно. Все равно что касаться поверхности пруда, по которому расходятся круги, в стремлении узнать, что там, внутри… И вот ее пальцы нащупали скользкую толстую кожу среди этих глаз, ее глаз, взирающих на нее. Она опустила уже обе руки, ощутила прикосновение толстых грубых ресниц, медленно обвела пальцами изогнутые гладкие и шероховатые поверхности. Так много глаз. В этом множестве Кукушка узнавала собственные глаза, видела то, что видели они. Она видела себя, стоящую у окна и смотрящую вниз. Между ними двумя пробежало нечто глубинное, не нуждающееся в словах. В этот момент она понимала биолога как никогда прежде, несмотря на общие воспоминания. Пусть ее забросило на неведомую планету вдалеке от дома. Пусть перед ней была ее же инкарнация, значение которой она не осознавала полностью, и все же… была связь, было узнавание.

В ней не было ничего чудовищного – лишь красота, лишь великолепие дизайна, свидетельство сложного построения – от легких, которые позволяли этому созданию жить в море и на суше, до огромных жаберных отверстий по бокам, которые сейчас были плотно закрыты, но непременно откроются, начнут дышать и втягивать морскую воду, стоит биологу оказаться в океане. Все эти глаза, все эти маленькие озерца, все эти оспины и выпуклости, эта толстая упругая кожа. Животное, организм, никогда не существовавший прежде, возможно, принадлежащий инопланетной экологии. Оно могло перемещаться не только с суши в воду, но и из одной отдаленной местности в другую, и никакой двери в границе ему не было нужно.

Смотрело на нее ее же собственными глазами.

Видело ее.

0012: Смотритель маяка

Подкрасил черным маркеры на той стороне, что смотрит на море; лестницей тоже не мешало бы заняться, расшаталась. Большую часть дня ухаживал за садом, бегал по делам. К вечеру пошел прогуляться. Мною замечены: ондатра, опоссум, еноты, красные лисицы у дерева, уже в сумерках, едва заметные среди корней. Пушистоперый дятел. Красноголовый дятел.

Тысячи маяков сгорели, превратились в столбы пепла, выстроившиеся вдоль береговой линии бесконечного острова. Тысячи почерневших свечей исходят столбами белого дыма, стоя на широкой разбитой голове монстра, поднимающегося из моря. Тысячи темных бакланов с крыльями, отороченными языками алого пламени, взлетают с волн, гнев в глазах их, им грозит уничтожение. «Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими – огонь пылающий»[11].

Саул зашелся в кашле и проснулся в полной темноте, весь в поту от жара, раскинувшего крылья от переносицы надо лбом и глазами, склонившегося сквозь череп к мозгу, чтобы поцеловать знакомое нарастающее давление внутри, которое он пару дней назад описывал врачу из Бликерсвилля как «притупленное, но интенсивное, чувство такое, словно внутри нарастает вторая кожа». Это звучало странно и не вполне точно описывало его ощущения, но он никак не мог подобрать правильные слова. Женщина кинула на него быстрый взгляд с таким видом, точно Саул произнес нечто оскорбительное, а потом выдала диагноз «атипичная простуда с воспалением пазух» и отправила его домой, снабдив совершенно бесполезным лекарством для «прочистки полостей пазух» «Но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих»[12].

Снова послышался шепот, он инстинктивно протянул руку через кровать, чтобы коснуться плеча или груди своего любовника, но пальцы нащупали только простыни. Чарли не было, он еще не вернулся с работы и появится не раньше чем через неделю. Саул не мог сказать ему правду о том, что все еще чувствует себя неважно, что это не какая-то обычная болезнь, которую мог бы диагностировать врач, нет, это что-то затаившееся у него внутри, ждущее своего часа. Параноидальная мысль, и Саул это понимал. Конечно, это была простуда, или, как сказала доктор, воспаление пазух. Обычная зимняя простуда, он болел так и раньше, только теперь добавились потливость и стихи – из него сыпались странные проповеди, всплывавшие в сознании, стоило ему расслабиться. Все постигнет откровение и возликует, открыв знание зловонного плода из руки грешника, ибо нет греха ни во тьме, ни в свете, которого семена мертвецов не смогли бы простить.

Он резко сел в постели, подавляя новый приступ кашля.

В маяке кто-то был. Не один человек. И они перешептывались. Или даже кричали: звуки, просочившиеся через кирпич и камень, дерево и сталь, доносились издали и не сразу, а вот сколько времени прошло, он не знал. Мелькнула иррациональная мысль о том, что он слышит голоса призраков десятков бывших смотрителей, нечто вроде погребальной песни, доносившейся до него через столетие. Может, просто показалось? Или эти голоса реальны?

А перешептывание и бормотание продолжались, в них не было эмоций, они звучали как-то обыденно, и это убедило его пойти и посмотреть, в чем же дело. Он поднялся с постели, натянул джинсы и свитер, снял со стены топор – жуткое на вид неуклюжее орудие – и зашагал босиком вверх по винтовой лестнице.

Ступени были холодными, кругом темно, но он не рискнул включать свет, ведь незваный гость мог поджидать наверху. На площадку искоса падал лунный свет, отчего стоящие здесь стол и стулья походили на каких-то угловатых существ, словно замороженных в этом сиянии. Внизу шумели волны, он слышал шорох прибоя, прорезавшийся время от времени писком летучих мышей, – звук приблизился, а затем резко стих, когда ориентирующиеся по эху зверушки отдалились от стен маяка.

Он выждал секунду-другую, стараясь успокоить дыхание, затем высунул голову из полуоткрытого окна на площадке, понимая, что приподнятая его створка походит на зависшую над его шеей тупую гильотину. Глянул вверх, возможно, ориентируясь на что-то вроде собственной эхолокации, ощущение того, что в полумраке вокруг него есть нечто странное. Неуклюже высунувшись еще дальше на холод, судорожно цепляясь за раму, чтобы удержать равновесие, Саул посмотрел вверх, на тускло-серую изогнутую стену маяка, и сразу понял, в чем дело. Как и подсказывал инстинкт. Он не увидел столба света, пронзающего тьму, чтоб указать путь кораблям. Не увидел желто-оранжевого отражения сигнального света на стекле купола. Вообще никакого света, за исключением луны.

Он попятился, отошел от окна и помчался наверх, подстегиваемый праведным гневом, который заставил позабыть о болезни, сгорая от жажды отмщения. «Но Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»[13].