Читать книгу "Сибирский кавалер - Борис Климычев"

Григорий Осипович Якимовша, отирая глину с ботфорта пучком травы, сказал Девильневу:

— Зря мы не пошли обходной дорожкой, а полезли по крутому склону. Не понимаю, господин комендант, как это в прошлом степняки, штурмуя Томск, взбирались по таким вот крутым холмам.

— Они не просто взбирались, в них в это время летели пули и ядра из крепости, а сами они стреляли из луков. Но, как известно, город им взять ни разу не удалось. Это все благодаря тому, что крепость томская расположена, согласно со всеми правилами фортификации, на крутом холме…

Собеседники вскоре были уже наверху, остановились, чтобы отдышаться. Оба высокие, Якимовша — полный, Девильнев — худой. Оба в добротных сюртуках, в щегольских ботфортах. Длинные седые волосы выбиваются из-под шляп.

Дарья одарила стариков веселой улыбкой. Это получилось само собой. Девушки всегда не прочь пококетничать, даже с теми мужчинами, на которых не имеют видов. Так белочка всё собирает и тащит в дупло орешки, хотя они не вмещаются и просыпаются на землю.

Дарья знала, что костлявый мужчина — это комендант, француз. У него, видно, много в жизни было любовниц. Полковник! Ишь как смотрит! Дарья ощутила некое торжество. Её забавляла данная ей природой власть. Стоит ей улыбнуться, даже такому вот седовласому мужику, и он теряет голову.

А Девильнев был поражен. Как эта девушка похожа на Палашку, на его давнюю любовь. И какая кокетка! Черт возьми! Почему он до сих пор не создал эликсир молодости? А все заботы о городе. Так редко приходится заниматься алхимическими опытами. Реторты и колбы скучают по нем!

Евфимия смотрела в сторону. А сердце её частило. Каждый раз, когда она видит коменданта, вновь оживает в ней её прошлое! О боже! Почему мы носим в себе все свои прошлые ошибки и неудачи, все воспоминания о разочарованиях и предательствах? Не потому ли мы и стареем раньше времени?

Монахиня и девушка пошли по тропинке прочь, причем девушка раза два оглянулась, и каждый раз Девильнев чувствовал её взгляд, как прикосновение солнечного луча.

Григорий Осипович Якимовша похлопал Девильнева по плечу:

— Ну что? Хороша чертовка? А? Седина в бороду, а бес — в ребро?

— Это чудо Господне! Дело в том, дорогой друг, что в молодости я любил девицу в точности похожую на эту. Просто волшебство. Чья она?

— Купчихи Рукавишниковой дочка. Чудо не чудо, можно посватать.

— Что ты, дорогой друг, она мне не то что в дочери, во внучки годится.

— Мало бы что! Она купеческая дочь, а ты — дворянин, полковник, хозяин города. Давай посватаю, они еще за честь сочтут!

— Нет! Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Она же течет, убегает!

Два важных господина прошли в канцелярию Алексеевского монастыря, навстречу им поспешило монастырское начальство.

Дарья спустилась с холма к нижнему городу, перешла мост. Ушайка несла в своих светло-зеленых водах черемуховые лепестки. Дарья считала их, идя по берегу, сбивалась со счета. Сломила ветку, отмахиваясь от комаров, которые уже зудели возле реки, время было вечернее. Даша заплела черемуховую ветку вместе с пышным цветом в венок и пустила по реке. Потонет, так быть ей вековухой. Если же зацепится веночек где-то возле берега, там и будет дом, в котором её суженый ждет. Но вдруг что-то случилось, она даже не сразу поняла — что. Мир исчез. Её что-то грубо сдавило. Как же так? Только что были: аромат черемухи, речная свежесть, мечта, надежда. И вдруг — душная тьма, неведомые тиски? Она кричала, но её не было слышно.

Мефодий ликовал. Выследил, поймал! Подкрался сзади, накинул на замечтавшуюся Дарью кожаный мешок, сгреб её в охапку, потащил. Теперь будет доволен суровый наставник Кондратий Иванович. Скажет на собрании о Мефодии хвалебные слова, которые слаще меда, может, Мефодия возведут за сей подвиг в новую степень благодати.

Молодой скопец бежал к дому скопческой общины по берегу реки. Тут на задах каждой усадьбы были устроены баньки, на бревенчатых подставках сохли перевернутые вверх дном обласки. Длинные смазанные лампадным маслом волосы Мефодия рассыпались по плечам. Армяк расстегнулся, доходившие до самого паха скопческие валенки увязали в прибрежной глине. Один валенок так увяз, что снялся с ноги, но Мефодий не обратил на это внимания, продолжал бежать. Вот и продолговатый, похожий на крепость, главный скопческий дом. Двойной тын, между которым мечутся собаки неведомой в Томске породы, завезенной откуда-то из южных краев. Огромные, лохматые и свирепые псы.

Мефодий прокричал петухом, и это у него хорошо получилось: голоса у скопцов тонкие, пронзительные. Дежурные братья тотчас отворили ему тяжелые, обитые железом ворота. Зазвенели ржавые цепи. И вот Мефодий уже в скопческой молельне, где собралась вся братия. Он стащил с Дарьи мешок, она озиралась испуганно и гневно:

— Как смел ты? — воскликнула она, обращаясь к Мефодию. — Неужто они вырезали у тебя и разум твой? Они покалечили тебя, а теперь ты приволок для этого и меня? Да матушка за меня всю эту свору со света сживет! До коменданта дойдет! Али ты не знаешь нас, Рукавишниковых? Мы не последние в этом городе люди!

Кондратий Иванович в это время затачивал на оселке большой кривой нож, похожий на серп. Только это был серп для страшной жатвы. Ритмично водя острием ножа по оселку, Кондратий Иванович сказал:

— Это не она говорит, это бес её устами вещает! Это бес в её глазах огоньки зажег, сами видите. Эк, забесновалась! Вот она нечистая сила-то! Но мы беса-то укоротим, мы его отрежем и выбросим! Нынче бес сидит в кажном черемуховом лепестке. Нанюхаются бесовщины и грезят. Но в нашей обители бесовского духа нет! Мы только Господу Богу служим, и ждет нас рай, жизнь вечная и блаженная. И тебе, девица, не дадим сгореть в аду. Для того тебя брат Мефодий сюда и доставил. Ты, брат Мефодий, сыми-ка с неё всю одежку да привяжи её как полагается.

Мефодий кинулся исполнять приказ, Дарья отчаянно сопротивлялась, визжала, дважды укусила Мефодия за руку. Подскочили дюжие мужики-скопцы, помогли Мефодию привязать руки и ноги Дарьи к кольцам, вделанным в пол и стену. Кольца были помещены так, что руки и ноги совершенно голой девушки были широко раскинуты. Это было распятие, сооруженное невежеством, безумной верой, несовершенством природы человеческой. Даша рвалась из пут, но все было напрасно, громкие угрозы и проклятия её не произвели никакого впечатления на главу секты. Он сказал:

— Это бес её устами вещает. Видите — сколь силен? Но вера в Бога сильнее! А ну, сестры, объявите ей, сколь блаженно действует на человека обеление.

Две бабы скопчихи сорвали с себя кофты, сняли с плеч рубахи. Груди их были отрезаны, безобразные рубцы на их месте ужаснули Дарью.

— Уйдите! — закричала она. — Да чем же ребеночка буду я кормить, если вы меня так же обкорнаете?

— Не будет у тебя робеночка! — объявил седой жрец, пробуя ногтем острие ножа. — Не будет и хотения его иметь. Не будет похоти, не будет грязи, только чистота и святость…