Читать книгу "Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон"

Зик присоединился к мужскому смеху, и даже Джина засмеялась более высоким смехом, приятным и женским. Младенец влился в хор, абсолютно не понимая, в чем шутка, но он уже знал, что когда все смеются, смеешься и ты. И у нас ему случаев посмеяться хватает. Я улыбнулась Синрику, смотревшему на меня. И он тоже смеется куда больше, чем когда приехал из Вегаса. И это хорошо.

Продолжая улыбаться, он всмотрелся в мое лицо, стараясь прочитать выражение глаз.

– Чего ты? – спросил он, и даже в его голосе слышался оттенок радости.

Я мотнула головой:

– Целуй меня и давай уже завтракать.

Он усмехнулся, и лицо его стало даже еще моложе и проще, но появились едва-едва заметные мимические смеховые морщины вокруг губ. Это из мальчишки постепенно вылуплялся взрослый, и мне нравилось, что его лицо начинает окрашивать смех, а не скорбь. Ее мне и так хватало в последние несколько лет. И мне нравилось стоять сейчас в кухне, купаясь в ароматах завтрака, и яркое солнце заливает кухню теплом и светом, и мужчина у меня в объятиях улыбается мне, и общий смех создает атмосферу счастья.

Синрик изогнулся вниз с высоты своего роста, которым дразнил Никки, и я встала на цыпочки, чтобы встретить его поцелуй. Он еще вырос с прошлой недели? Показалось, что мне пришлось тянуться выше, чтобы наши губы соприкоснулись. Это было нежное касание губ, фактически не привлекавшее язык к игре, но что-то было в языке его тела такое, что на английский никак не переводилось словом «целомудренное». Я прервала поцелуй. Синрик заморгал, глаза его смотрели слегка ошалело.

– Ух ты! – шепнул он.

Мне очень нравилось, что он настолько молод, чтобы так непосредственно среагировать. Я не могла сдержать улыбку.

– Доброе утро, Синрик.

– Анита, – сказал он и посмотрел на меня взглядом, говорящим: «Ну знаешь же, что не надо». Далеко не так хорошо, как умею смотреть я или Мика, но он обучается.

Я кивнула, улыбнулась, покачала головой:

– Доброе утро, Син.

Он широко улыбнулся и обнял меня, крепко, быстро, не сексуально – просто радостно. Мы пошли к столу, и каждый знал, где ему сесть на завтрак, когда нас всего восемь. Высокий стульчик Шанса стоял у стола, как все, так что нас было восемь – или будет, когда придет Мика. Я мельком подумала, чуют ли Арес и Брэм запах еды снаружи, на посту, и знала, что чуют, но поедят, когда их сменят. Мика вошел, улыбаясь, в кухню, наклонился меня поцеловать – быстро, целомудренно, пожав руку, которую я к нему протянула. В глазах у него вспыхнуло солнце, высветлив желтое и убрав зеленое вокруг зрачков, и глаза на секунду стали золотыми. И в них читалось обещание поцелуев, уже не столь целомудренных. Он сел рядом со мной, мы взялись под столом за руки. Натэниел сел от меня с другой стороны, и ему я тоже протянула под столом руку, так что мы секунду держались за ручки втроем. Сейчас нас восемь – совсем неплохое число.

Глава двадцать первая

Мы с Микой и Натэниелом ушли к себе в спальню. Надо признать, у нас удлиненная двуспальная кровать, чтобы нормально могли разместиться все эти любовники выше шести футов ростом. Для нас троих длина мало что значит: мы сильно до шести футов не дотягиваем. Так что места было больше, чем нас, но мне сегодня не хотелось избыточного общества, и всем это вроде было понятно. Может быть, лошадиная доза усталости все-таки достала меня после завтрака. Я хотела лишь устроиться между двумя своими главными любимыми, да потеснее. Когда видишь вокруг себя столько смерти, хочется порадоваться жизни. Или как следует напиться, но я не пью.

Сумки со снаряжением я сложила в дальнем углу спальни возле большого кресла, где содержится часть моей коллекции игрушечных пингвинов. Был шанс, что если найдут еще одно дневное логово диких вампиров, мне позвонят, и тогда надо будет хватать оружие и бежать. Так что я не стала рассовывать его по сейфам и ящикам. Усиленный «браунинг» лежал в специальном креплении в изголовье, чтобы можно было схватить сразу, и есть еще пара заначек в спальне, но обычно я не оставляю вот так весь арсенал на виду. Две мои сумки едва поместились у дальнего края кровати и в проходе.

У меня был выбор: или пройти по рассаженным на полу пингвинам, или по оружию в сумках. Наступила на пингвинов, но мне это не понравилось. В конце концов я решила не пробираться по полу к своей стороне кровати, а перелезть поверху, лишь бы по ним не ходить. Я понимаю, это всего лишь мягкие игрушки и это глупо, они ничего не чувствуют, но… эти пингвины были моим утешением много лет и что-то по-прежнему для меня значат. У меня еще много их в кладовой, потому что при большой кровати для них для всех в комнате не хватало места – иначе надо было бы пробираться среди игрушечных пингвинов или наступать на них, что меня бы расстроило, а кто-нибудь мог бы и споткнуться, так что… в общем, я променяла часть пингвинов на кровать побольше и спутников жизни пореальнее. И не пожалела.

Зигмунд, мой спальный партнер многих предыдущих лет, получил почетное место на кресле, но и он уже в кровати не спит. У меня теперь достаточно живых и дышащих партнеров, а мягкие игрушки не нужны, когда есть настоящее.

Это настоящее уже лежало в кровати. Один из них скромно укрылся простыней до пояса, а другой уютно и абсолютно беззастенчиво расположился голым поверх нее. Когда-то, давным-давно, я бы заставила Натэниела залезть под одеяло, но в конце концов мне надоело этим заниматься – а может, мне нравилось смотреть на него, такого голого и красивого на моих простынях, в нашей кровати, а рядом с ним Мика, скромно укрывший свою восхитительность вот этим тонким лоскутом полотна. Очень уж характерно для себя лежали они оба.

Я стояла в ногах кровати, глядя на них, и даже после этих трех лет хотелось мне сказать: «Ух ты, да неужто все это на самом деле мое?» Иногда я чувствую, что мне незаслуженно повезло, а иногда просто чувствую, что повезло.

Мика снял резинку с волос, и кудри рассыпались по плечам. У него волосы такие, что в начале жизни белокурые и с возрастом темнеют. Он подтвердил, что действительно был беленьким младенчиком, но сейчас у него волосы насыщенного каштанового цвета. Обнаженный торс красовался мышцами, которые Мика тяжелыми трудами нарастил на костной структуре почти такой же хрупкой, как моя. И эти мышцы были видны теперь на широких плечах пловца, на бицепсах, на груди, ниже к узкой талии, где по контрасту с белой простыней темнее казался летний загар, не слишком темный, впрочем. Мика загорает до определенной степени и останавливается. Как будто его кожа любит бег на открытом воздухе, без рубашки. Он бегает иногда и на тренажерах, но предпочитает на улице, даже когда холодно или жарко настолько, что все остальные выбирают приятный, не жаркий, не холодный тренажерный зал.

Шартрезовые глаза мигнули, глядя на меня. У большинства кошек цвета глаз разделяет четкая демаркационная линия, как вот у Синрика два оттенка синего. Но леопардовые глаза Мики более «человеческие»: зелень и золото переливаются, сменяя друг друга в зависимости от того, какой близок к его лицу, к его настроению. Так бывает скорее у людей с серо-зелеными глазами, чем у кошек. Сейчас его глаза стали зелеными-зелеными, но это была сочная оливковая зелень с подложкой из золота, как у сверкающих на солнце листьев.