Читать книгу "Список Шиндлера - Томас Кенилли"

Так что свидетельства Шиндлера не повергли Кастнера и Шпрингмана в ужас. Просто теперь они знали, против кого и чего им придется направить все силы и средства, хотя противостоять им будет не великан-филистимлянин, а сам Бегемот[4]. Скорее всего, они сразу начали прикидывать, что наряду с конкретными расходами – на дополнительное питание того или иного лагеря, спасение того или иного человека, взятки, чтобы утихомирить профессиональное рвение этого эсэсовца, – необходимо выделять средства на долгосрочные спасательные операции, которые потребуют головокружительных расходов.

Шиндлер опустился в кресло. Сем Шпрингман бросил взгляд на измотанного промышленника.

– Вы произвели на нас исключительно сильное впечатление, – сказал Шпрингман. – Мы, конечно, тут же пошлем в Стамбул полное изложение вашего рассказа. Необходимо побудить сионистов Палестины и все прочие организации к более решительным действиям. В то же время эти сведения должны быть переданы правительствам Черчилля и Рузвельта.

Шпрингман сказал, что, по его мнению, Оскар прав, сомневаясь в том, поверят ли люди его словам. Он прав, считая, что все это просто не вмещается в сознании…

– Тем не менее, – сказал Шпрингман, – я настоятельно попросил бы вас лично прибыть в Стамбул и поговорить там с людьми.

После небольшого раздумья – то ли о нуждах производства эмалированных изделий, то ли об опасности пересечения такого количества границ – Шиндлер согласился.

– Ближе к концу года, – продолжил Шпрингман. – А тем временем вы регулярно будете видеться в Кракове с доктором Седлачеком.

Они встали, и Оскар увидел, как переменились его собеседники. Поблагодарив его, они вышли и стали спускаться по лестнице. Казалось, эти два серьезных деловых человека только что выслушали новость о катастрофе на филиале своего предприятия.

Этим же вечером в отель Шиндлера позвонил доктор Седлачек и пригласил его на короткую прогулку, после чего им предстояло отобедать в отеле «Геллерт». Из-за столика перед ними открывался вид на Дунай, на ползущие по нему огоньки барж, на сияние, поднимающееся над городскими кварталами по ту сторону реки, – все было так, как в славные довоенные времена, когда Шиндлер мог чувствовать себя здесь беззаботным туристом. После напряжения сегодняшнего дня он пил густое красное венгерское вино «Бычья кровь», не в силах утолить сжигающую его жажду, и под их столом выстраивалось все больше пустых бутылок.

В середине обеда к ним присоединился австрийский журналист, доктор Шмидт со своей любовницей, броской золотоволосой венгеркой. Шиндлер восхитился драгоценностями девушки и сказал, что сам он большой ценитель драгоценных камней. Но когда подали абрикосовое бренди, он был уже не так дружелюбен и мил. Помрачнев, он слушал болтовню Шмидта о ценах на недвижимость, о покупке машин и о результатах рысистых бегов. Девушка восхищенно слушала Шмидта, поскольку успехи его торговых сделок ощущала на собственной шее и запястьях.

Но неожиданная мрачность Оскара ни от кого не укрылась. Доктор Седлачек втайне обрадовался: может, Шиндлер осознал наконец в какой-то мере и происхождение своего собственного богатства?..

Когда с обедом было покончено, Шмидт и его девушка направились в какой-то ночной клуб, а Седлачек позаботился, чтобы они с Шиндлером попали в другой. Рассевшись там, они расслабились, заказали еще «барака» и стали смотреть представление.

– Этот Шмидт, – произнес Шиндлер, желая внести ясность в вопрос, который мучил его. – Вы его используете?

– Да.

– Не думал, что вам приходится иметь дело с такой публикой, – сказал Оскар. – Он же вор.

Не в силах скрыть улыбку, доктор Седлачек отвернулся.

– Как вы можете быть уверены, что он доставит по назначению деньги, которые вы ему доверяете? – спросил Оскар.

– Мы позволяем ему удерживать проценты, – объяснил доктор Седлачек.

Оскар задумался на добрых полминуты. Затем пробормотал:

– Не нужны мне эти паршивые проценты. Не хочу даже, чтобы мне их предлагали.

– Очень хорошо, – одобрил Седлачек.

– Давайте посмотрим на девочек, – предложил Оскар.

Глава 19

В то время, когда Оскар Шиндлер возвращался в товарном вагоне из Будапешта, где предсказал скорый конец всех гетто, унтерштурмфюрер СС Амон Гет как раз выехал из Люблина, чтобы приступить к их ликвидации, после чего взять на себя руководство исправительно-трудовым лагерем (Zwangsarbeitslager) в Плачуве. Гет был месяцев на восемь младше Шиндлера, но у них было гораздо больше общего, чем только год рождения. Как и Оскар, он вырос в католической семье и перестал следовать требованиям церкви только в 1938 году, когда распался его первый брак. Как и Оскар, он окончил старшие классы в реальной гимназии – черчение, физика, математика. К тому же он вообще был достаточно практичным человеком и не витал в эмпиреях, хотя предпочитал считать себя философом.

Уроженец Вены, он рано вступил в национал-социалистскую партию – в 1930 году. Когда взволнованная Австрийская республика в 1933-м запретила партию, он уже был членом ее тайного отдела – СС. Работая в подполье, он появлялся на венских улицах после аншлюса 1938 года в форме унтер-офицера СС. В 1940 году ему было присвоено звание обершарфюрера СС (старший унтер-офицерский состав), а в 1941-м он был облечен честью стать офицером СС, что налагало куда большую ответственность, чем просто состоять в рядах вермахта. Пройдя военное обучение тактике пехоты, он был направлен в зондеркоманду во время акций в перенаселенном люблинском гетто. И, «достойно проявив себя там», заслужил право возглавить ликвидацию краковского гетто.

Унтерштурмфюрер СС Амон Гет направлялся на экспрессе вермахта из Люблина в Краков, где ему предстояло взять под свое руководство хорошо подготовленную зондеркоманду. Он походил на Оскара не только годом рождения, религией, склонностью к спиртному, но даже и фигурой – сильной и крупной. У Гета было открытое приятное лицо, несколько более вытянутое, чем у Шиндлера. Руки его, крепкие и мускулистые, заканчивались длинными изящными пальцами. Он с нежностью относился к своему ребенку, рожденному во втором браке, хотя из-за необходимости постоянно служить за границей за последние три года редко видел его. Из-за этого, случалось, он проявлял внимание к детям своих коллег-офицеров. Он мог быть и сентиментальным любовником, но, хотя походил на Шиндлера и тягой к сексуальным удовольствиям, вкусы его и пристрастия несколько отличались от общепринятых: порой они влекли к собратьям по СС, а нередко – к истязанию женщин. Обе его жены могли засвидетельствовать, что, когда проходила первая вспышка страсти, они начинали вызывать у него физическое неприятие. Он считал себя впечатлительным и чутким человеком, думая, что это его фамильная черта – его отец и дедушка были венскими печатниками и переплетчиками, интересующимися литературой по военной и экономической истории общества, и он любил представлять себя в официальных документах так: «человек, имеющий дело с литературой».