Читать книгу "Источник солнца - Юлия Качалкина"

Тогда, в один из вечеров, когда они сидели на скамейке парка и ели Колины бутерброды, Катя рассказала, что ее папа много пьет. Коля сначала не понял. Но дожевав «Докторскую», вспомнил, как в прошлом году попробовал лизнуть водки из папиной рюмки, а отец заметил и строго сказал, что не хочет растить запойного сына. Тут все встало на свои места. Коля посочувствовал. Но Катя сказала, что не за сочувствием об этом ему говорит. А затем, чтобы он не обижался, что никогда не попадет к ней в гости. Так и сказала: никогда не попадешь ко мне в гости. Коля, честно говоря, и не рассчитывал. Но вдруг, когда она об этом сказала, очень захотел узнать, как и где она живет. И на следующий день и еще несколько дней спустя они встречались какими-то неловкими друг с другом. Точно один другого обидел. А спроси чем – страшно удивились бы и не разъяснили.

Прошел май. Начинался июнь. Лупа для выжигания лежала на дне ящика Колиного письменного стола. А Катя в один вечер пришла совсем грустной.

* * *

– На следующей неделе, во вторник, мы уезжаем.

Коля болтал ногами и наблюдал, как в разные стороны разлетались потревоженный тени.

– А когда вернетесь? – спросил он, даже не поворачивая головы.

– Я не знаю. Наверное… никогда. – Катя обхватила себя руками и стала смотреть куда-то вправо, туда, где гуляли молодые мамы с огромными и красивыми детскими колясками. Было слышно, как они смеются.

– А почему? – Коля перестал раскачиваться и сидел теперь смирно. Катино лицо от него было скрыто.

– Мы поедем к папе домой. – Она вздохнула и села в профиль. – Там у него работа. И я там смогу учиться в школе.

Коля не знал, что здесь она в школу не ходила. По его представлениям, все дети его возраста в любом уголке земного шара ходили в школу, ненавидели учителей и теряли библиотечные учебники почем зря.

– А где ты живешь?

Катя повернулась к нему.

– В Ташкенте. Такой большой-большой город. Там очень тепло. Весь год тепло.

– А зимой?

– И зимой…

– А…

– Мы поедем на поезде.

– А твой Ташкент далеко от Москвы?

– Думаю, да. Но я не знаю. – Она сморщила лоб и посмотрела куда-то в небо. – Понимаешь, я всегда возвращалась туда. Я никогда отсюда не уезжала.

– В смысле так, чтобы скучать, да?

– Ну да. В этом смысле.

– Я буду писать тебе… – Коля вдруг вспомнил, как иногда это обещали друг другу люди в кино, – обязательно. Два раза в неделю.

Катя улыбнулась и едва заметно покачала головой.

– Ты не веришь мне, что ли?

– Ну, чтобы два раза…

– Ты просто смеешься, вот и все. – Коля сделал вид, что обиделся, а сам краем глаза продолжал следить за девочкой.

Катя подтянула бант на косичке:

– Я однажды писала бабушке. Когда она была еще живая. Я писала ей про все: как живу, учусь, с кем дружу. Но она не отвечала мне. А потом я узнала, что каждая почта приклеивает свои марки. И без этих особенных марок письма никогда не доходят. – Катя внимательно посмотрела на Колю: – Вдруг нужных марок не найдется?

– Глупая какая, – теперь уже Коля покачал головой, – я приду, спрошу и приклею, какие нужно. И все.

– Ну тогда ладно.

Они помолчали, о чем-то думая каждый.

– Знаешь, – он спрыгнул со скамейки, на которой до того сидели с ногами, – я, когда вырасту, напишу о тебе книгу. Да-да.

– А зачем? Я же ничего такого не сделала. И, возможно, никогда не сделаю.

– А я все равно напишу. Вот честное слово. Я даю тебе честное слово.

– Я буду рада. Правда.

Катя тоже спрыгнула, помедлила несколько секунд возле скамейки и зашагала по направлению к убегающему за склон солнечному лучу.

* * *

– Он уходит! Поторопись! – крикнула она оставшемуся позади Коле.

Коля оглянулся назад, точно там и правда был кто-то ему знакомый. Но нет. Лишь те же самые молодые женщины катали детей в колясках и переговаривались о чем-то. А высоко над головой две маленькие белые бабочки, играя, догоняли и снова теряли друг друга.

Глава 23

– И они больше никогда-никогда не встретились?

– Больше никогда-никогда.

Артем отложил последний листок рукописи и ласково – как никогда прежде – посмотрел на Сашку. Девочка сидела на диване, поджав колени почти под самый подбородок и недовольно хмурясь. Было слышно, как она разочарованно сопит. Артем все так же смотрел, не моргая.

– Ну почему? Я не понимаю.

Сашка спрыгнула с дивана, подошла к окну и оперлась ладонями на подоконник, вытягиваясь на цыпочках и лбом касаясь холодного стекла. Она знала, что лоб обязательно прилипнет и оставит замысловатый рисунок на окне. Ей очень нравилось, когда выходило похожим на картинку и про нее можно было сказать: смотрите! Видите, идет человек по дороге и путь ему преграждает ива?.. или что-нибудь в этом роде.

Сашка целовала зеркала.

– Мы ведь уже боялись. И нам уже было грустно вместе с ними. Мы поверили, что они потеряли друг друга… – Она посмотрела на потолок, потом опять в окно. – Ну, пускай они теперь возьмут и встретятся.

– Когда же они успеют? – Артем откинулся на спину и заложил руки за голову.

Он тоже смотрел в потолок какое-то время. Сашка в недоумении отступила от подоконника и проговорила с неизвестной Артему интонацией. Здесь были одновременно и убежденность в собственной правоте, и удивление тому, что он, Артем, эту правоту не понимает и, видимо, не разделяет.

– Когда книга закончится. Когда же еще?

Эпилог

Если бы вы – если бы, скажем, вам было совсем нечего делать в большом городе Москве одним теплым июльским вечером, – вы бы вполне могли отстоять длинную очередь на *** вокзале, купить билет на поезд, который отходит ровно в 18.15 и, удобно усевшись на деревянную скамью поближе к окну (напротив какой-нибудь влюбленной парочки), ехать в писательский поселок Тарусу. Вы могли бы читать. Вы могли бы просто смотреть в окно, угадывая краем глаза то погромыхивающий мимо пейзаж, то собственное отражение.

Вы могли бы быть цветаеведом.

Вы могли бы им не быть.

Вы могли бы отправиться в это путешествие с одной целью – повидать старого институтского друга, который годам к пятидесяти выбился-таки в писатели и пожинает летний дачный лавр в подобающем ему отныне месте.

Вы могли бы наконец просто ехать в этом поезде в 18.15 одним теплым июльским вечером.

И тогда – будь вы помимо всего прочего любопытным человеком – вы непременно заметили бы сидящего в соседнем ряду мужчину. На вид ему никак не дашь больше сорока семи. Большие старомодные очки в роговой оправе – такие когда-то носил Лев Кассиль – скрывали зеленые глаза. Характерный нос выдавал в нем человека еще более характерного темперамента. А розовая рубашка и аккуратный кожаный портфель уж обязательно заинтриговали бы вас.