Читать книгу "Приключения в Америке - Фредерик Марриет"

Узнав, что ему было нужно, фермер вышел из комнаты и отправился седлать лошадь. Час спустя раздался выстрел, за которым последовали стоны и крики: «Убийство! Помогите! Убийство!» Все повскакали, высекли огонь и увидели, что судья стоит на коленях, держась руками за мягкие части; его сосед Фильдинг лежал убитый. Пуля попала ему в спину, прошла навылет и задела за выдающиеся части представителя техасского правосудия.

Когда прошла первая минута смятения, бросились в погоню за убийцей, но оказалось, что он принял меры предосторожности. Все лошади были выпущены из конюшни, которая, как и другие надворные постройки, а также бар и винный погреб гостиницы, пылала. Пока бостонцы, пользуясь суматохой, тащили кто что мог, а хозяин колотил своих негров, мы поймали лошадей и на рассвете тронулись в путь без всякой потери, кроме золотых часов доктора, вероятно, украденных у него во время сна.

Когда мы уезжали, от техасского Бостона остались только три кучи серого пепла и несколько обгорелых бревен, и я не знаю, был ли когда-нибудь вновь отстроен этот важный город.

Глава XXVIII

Мы находились всего на расстоянии двадцати миль от Красной реки, но этот коротенький переезд оказался самым трудным за все время нашего долгого странствования. Мы пробирались среди болот, лагун и камышей, где наши лошади то и дело проваливались в трясину, так что к полудню, после шестичасовой езды, сделали только двенадцать миль.

На следующее утро мне предстояло расстаться с Габриэлем и Рохом. Они должны были вернуться к команчам и шошонам, я же — ехать к мормонам и, может быть, в Европу.

Думая о предстоящей разлуке, я не мог смеяться шуточкам доктора; я впервые почувствовал, как тесно связывают людей продолжительная совместная жизнь, общие опасности и лишения, и на душе у меня становилось все тоскливее и тоскливее.

Наши спутники-американцы тоже отказались от своего первоначального намерения ехать со мной через Арканзас: узнав по дороге, что на американской стороне Красной реки возникли в последнее время несколько новых городов, они решили попытать там счастье. Мне предстояло, таким образом, проехать тысячу миль одному, верхом, среди людей менее гостеприимных, чем индейцы, подвергаясь всем опасностям пограничной жизни, на окраинах цивилизации.

Отдохнув на сухом бугре, мы тронулись дальше, причем я, Габриэль и Рох немного отстали от наших спутников,

— Подумай, пока еще есть время, — сказал мне Габриэль. — Вернись к шошонам, которые так привязаны к тебе. Зачем искать помощи у белых, от которых не добьешься ничего, кроме подвоха и предательства? После непродолжительной практики шошоны, апачи и команчи сравняются с солдатами любой цивилизованной нации, но среди них ты не найдешь предателей.

Я чувствовал справедливость его слов и в течение четверти часа ничего не отвечал.

— Габриэль, — сказал я наконец, — я зашел слишком далеко, чтобы отступать, и мои планы имеют в виду не мою личную выгоду, а благополучие шошонов и родственных им племен. Я надеюсь увидеть их великой нацией, и во всяком случае ради этого стоит похлопотать.

Мой друг угрюмо покачал головой; он не убедился, но, зная мой характер, чувствовал, что настаивать бесполезно.

Вскоре громкие восклицания доктора дали нам понять, что он увидел реку; мы пришпорили коней и нагнали товарищей. К тому времени мы выбрались из болот и проезжали по пустырю между двумя плантациями хлопка; в конце его протекала Красная река, — не тот прозрачный, ясный поток, который струится по каменистому и песчаному ложу в стране команчей и павниев-пиктов и называется там Западным Колорадо, а мутная, вследствие примеси красной глины оправдывающая свое здешнее название, хотя быстрая река. Мы решили остановиться на ночлег по эту сторону. От встречного негра мы узнали, что эта местность называется Забытая степь, а плантация принадлежит капитану Финну. Последнее сообщение очень обрадовало нас, так как капитан Финн пользовался большой известностью: жизнь его была переполнена самыми необыкновенными приключениями. Мы решили искать у него гостеприимства.

Капитан Финн принял нас с величайшим радушием. Сам испытав много лишений во время своих странствований, он принимал близко к сердцу интересы путешественников. Поручив наших лошадей неграм, он пригласил нас отправиться с ним к «его старухе, которая соберет нам что-нибудь поужинать».

Не мешает заметить, что в западных Штатах муж всегда называет жену старухой, а она его стариком, хотя бы они были молодые люди. Я часто слышал, как мужчина лет двадцати пяти посылал раба за чем-нибудь к своей «старухе». Дети так же величают своих родителей. «Далеко ли до Литл Рок?» — спросил я однажды у маленького карапузика. — «Не знаю», — ответил он, — «спросите у стариков». Проехав несколько ярдов, я встретил и «стариков»; оба были молодые люди, немногим старше двадцати лет.

Мистрис Финн оказалась дебелой и бодрой женой фермера, но истинной леди по своим манерам. Родившись в глуши, дочь одного смелого пионера и жена другого такого же, никогда не видавшая ничего, кроме лесов, болот, хлопка и негров, она тем не менее обнаруживала в своей приветливости и гостеприимстве утонченность чувства и хорошее воспитание. Она была дочь знаменитого Даниэля Буна, имя которого небезызвестно и в Европе. Мужу не пришлось просить ее об ужине, так как она немедленно принялась за хлопоты, и вскоре мы сидели за столом, заваленным яствами, которых хватило бы на пятьдесят прожорливых бостонцев вроде тех, что мы видели вчера за табльдотом.

После ужина хозяин повел нас на площадку перед домом, где мы нашли восемь белоснежных гамаков. Наш хозяин достал из большого ведра со льдом несколько бутылок мадеры, за которую мы принялись с большим удовольствием, тем более что вместо наших трубок с дешевым табаком он подставил нам ящичек настоящих гаванских cazadores. После наших лишений и голодовок это было более чем приятно, восхитительно. Доктор поклялся, что сделается плантатором, пастор осведомился, нет ли по соседству вдовушек, а юристы спросили, часто ли судятся плантаторы.

Мы просили капитана рассказать нам что-нибудь о своих приключениях, на что он охотно согласился, так как любил вспоминать свои прежние подвиги,, и ему не часто приходилось это делать в таком многолюдном обществе.

Еще ребенком он был похищен индейцами и воспитан ими в лесах Западной Виргинии; там прожил он до шестнадцати лет, когда во время войны с индейцами был взят в плен белыми. Он не мог объяснить, кто были его родители, и один добряк квакер принял его к себе, дал ему свою фамилию и относился к нему, как к родному сыну, поместив мальчика сначала в школу, потом в Филадельфийский колледж. Молодой человек, однако, с трудом выносил городскую жизнь, часто уходил в леса и пропадал по нескольку дней, пока голод не заставлял его вернуться. Наконец, он вернулся к своему приемному отцу, который не замедлил убедиться, что его тянет в пустыню, и что в суматохе большого города, среди стеснений культурной жизни он будет не жить, а чахнуть.

Это открытие было тяжелым ударом для добрейшего старика, который надеялся, что приемный сын будет его товарищем и опорой в преклонные годы; но он был справедливый человек, и в надежде, что, постранствовав год или два, молодой человек успокоится, сам предложил ему путешествие. Юный Финн был благодарный малый; видя огорчение своего покровителя, он решил оставаться при нем до его смерти; но квакер не согласился на это, дал ему свою лучшую лошадь и снабдил его оружием и деньгами. В то время слава Даниэля Буна гремела в восточных штатах, и молодой Финн с жадностью читал о приключениях смелого пионера. Узнав, что он находится на западной окраине Кентукки, подготовляясь к переселению еще дальше на запад, в самое сердце индейской территории, он решил присоединиться к нему и разделить опасности его экспедиции.