Читать книгу "Решальщики. Книга 3. Движуха - Андрей Константинов"

— Кто?

— Да менты, козлы эти! Они бы с таким усердием убийц искали, педофилов всяких!

— А ничего, что мой папа — полицейский? — ревниво напомнила Маша.

— Прости, к твоему батюшке это, безусловно, не относится. Кстати, о батюшке… Слу-ушай, у твоих предков, кажется, дача есть?

— Есть. В Ново-Лисино.

— А у тебя свои ключи имеются?

— Должны быть где-то. А что?

— Можно я какое-то время на ней перекантуюсь? Хотя бы пару дней? А там будет понятно — что да как? Заложил нас Гаврик или…

— Даже не знаю, — заколебалась Маша. — А вдруг Лагацкие заметят?

— Кто заметит?

— Лагацкие. Это наши соседи по участку. Они там постоянно живут. Если увидят тебя — сразу родителям позвонят.

— Не заметят! Я даже из дома выходить не буду. Даже свет зажигать не стану. А? Машута?.. Да будь ты человеком!.. Иначе мне всё — край!

— Ну хорошо… — сдалась девушка. — Я… я поищу. Ключи.

— Машка — ты прелесть! — Мыльной правой рукой Пронин неожиданно схватил ее за талию и притянул к себе. — Иди ко мне!

— Женька! Перестань! Ну не балуйся, слышишь?! — засопротивлялась Маша.

— Знаешь как я тебя сейчас хочу?

— Не знаю. Всё, отстань! Грейся!

— Вот смотри, — Пронин слегка приподнялся и продемонстрировал: «как именно». Хочет.

Сугубо внешне «желание» смотрелось достаточно убедительно.

— Ффу, пошляк! — как бы смутилась Маша, снова делая попытку вырваться.

Но свободная левая рука молодого человека уже по-хозяйски шарила под полами ее халатика. За коими, полами, как еще на лестничной площадке успел отметить и оценить Пронин, ничего, кроме трусиков и наливного крепкого девичьего тела, не было…

Затрещала хрупкая ткань, посыпались на кафельный пол пуговицы…

Согласно закону Архимеда выплеснулась через борт вытесненная погруженным в чешскую сантехнику вторым телом пенная вода. И…

И девушка, как некогда изящно высказался позабытый графоман-романтик, он же — мастер тончайшей Еротической прозы: «…доверчиво положила ноги ему на плечи».

Ну а далее пошёл уже чистый Аверченко:

«…и всё заверте…»[16]

Санкт-Петербург, 1 октября, сб.

Яна проснулась внезапно, будучи вырвана из тревожного сна слаженно-хоровым бабьим возгласом «ОЙ!». Именно такой эмоцией соседки, они же — подруги по травматологическому несчастью, отреагировали на внезапное появление в палате Купцова.

Обыкновенно деликатный до неприличия Леонид прорвался в больничные покои в столь растрепанных чувствах, что умудрился появиться на «дамской половине» без предварительного стука вежливости. Застигнув тем самым болезных дам врасплох.

— ОЙ! — эхом отозвался хору Купцов. — Ради бога, извините!

Он смущенно отвел глаза, давая возможность теткам-старожилам натянуть казенные одеяла на разной степени загипсованности телеса, и, выждав пару секунд, взволнованно направился к койке Асеевой. На его скорбной физиономии в данный момент столь отчетливо проступала печать физически осязаемого сострадания, что Яна Викторовна не смогла сдержать улыбки и заговорила первой, с привычной насмешливой интонацией:

— Товарищ инспектор! Мне кажется, я вас на сегодня не вызывала?

— Вызывают полицию. И Деда Мороза, — машинально парировал подколку Купцов, беря стул и подсаживаясь рядом. — А мы, инспектора, сами приходим. Здравствуйте, Яна.

— И вам не хворать, Леонид Николаевич. Как вы сюда попали?

— То есть? Через дверь, разумеется.

— Странно. А ко мне сюда даже маму не пустили.

— А-а… вот вы о чем. А меня, как видите… — Леонид не стал уточнять и суетливо сгрузил на прикроватную тумбочку пакет. — Вот, я тут принес… Э-э-э… Здесь: апельсины, ряженка, вода и шоколад.

— За воду спасибо, пить страшно хочется. А вот все остальное — право напрасно. Те же апельсины — я их с детства не ем.

— Почему?

— У меня на них, простите за столь пикантную подробность, аллергия.

— Извините, не знал. Запомню/учту на будущее.

— Ай, бросьте! Не стоит захламлять память всякой ерундой.

Купцов стоически проигнорировал очередную подколочку и, машинально придвинувшись чуть ближе, спросил:

— Как ты?

— А разве не видно? Я — прекрасно!

— Хм…

— Так, Леонид Николаевич, давайте-ка, во-первых, сделаем лицо попроще, — не то рассердилась, не то смутилась Асеева. — А во-вторых, кончайте на меня столь откровенно пялиться — вы меня смущаете, я ненакрашенная.

— Вот она, женская логика: сначала «разве не видно?» и тут же, следом, «не пялься», — вздохнул Купцов и демонстративно отвернулся, фиксируя взгляд на отражении Асеевой в висящем на стене зеркале. — Как оно получилось-то?

— Да какая разница? Теперь ведь всё едино не перетáкаешь…

Яна Викторовна устало прикрыла глаза, и в мозгу тут же всплыла жуткая картинка.

Которая, похоже, отныне будет ее преследовать всю оставшуюся жизнь…

Флешбзк

Поздний вечер пятницы. Довольно пустынный для «предвыходного» времени проспект Добролюбова. Асеева подходит к своей «канареечке», припаркованной «лицом к Неве», щелкает брелоком сигнализации. Одновременно у нее в сумочке начинает трезвонить телефон. Продолжая стоять на проезжей части, Яна отвечает на звонок:

— Да, мамочка… Не звоню, потому что уже освободилась… Вот прямо сейчас сажусь в машину и еду…

Со стороны Биржевого моста слышится нарастающий рев автомобиля.

— …В магазине ничего купить не нужно?.. Что? Половинку или целый?..

На проспект выныривает идущая на весьма приличной, явно выше дозволенной, скорости темная иномарка.

Яна невольно оборачивается и… сперва растерянно, а затем — близко к панике наблюдает, как иномарка, резко заложив влево, выкатывается на встречку и летит прямо на нее.

Ноги мгновенно становятся ватными. До физической боли начинает пульсировать в висках, по спине градом течет холодный пот.

В последний момент Асеева успевает сделать единственное — вжаться в стойку своей «шкоды», на какие-то миллиметры увеличивая дистанцию между собой и «безумной», явно потерявшей управление иномаркой. Однако этого оказывается слишком мало, чтобы избежать контакта с несущей смерть колесницей.

«Ой, мамочки!!!!»