Читать книгу "Культурный конфликт - Елена Ронина"

На слове «жить» Таня вскинула на отца глаза. Что в них было – удивление, вызов? Как поймешь.

– Жить он у нас не может, – спокойно продолжал Петр Федосеевич. – Ты, Таня, должна нас с мамой понять, это не та ситуация, он нам пока не родственник, он не твоя подружка. И потом, если человек приехал жениться, так будь мужчиной. Женитьба – это поступок, ты берешь на себя ответственность за человека. Тебе нравится этот парень – очень хорошо, мы с мамой против не будем. Но он должен встать на ноги. Здесь, ладно, пусть это будет в Москве. Но он должен начать работать, получать зарплату. Вы на что-то должны жить? Ты же студентка.

Таня молчала, сделал паузу и Петр Федосеевич.

– Мы были с ним сегодня в отделе кадров нашего завода. Его взяли на работу, правда, с испытательным сроком. Удалось выбить для него общежитие. Таня, старт у него есть. Посмотрите оба, что из этого получится. Скажу тебе честно, может, я себе твою жизнь представлял не так, не с таким человеком. Но это, Таня, жизнь твоя, и если ты решишь, что именно это твое счастье, строй его. Строй с этим человеком. Мы с мамой его примем, он никогда не почувствует какого-то неприятия с нашей стороны. Да и потом, Юра действительно хороший парень. Ты знаешь, пока в машине ехали, мы много разговаривали. И мысли у него правильные все, и по жизни он достойно идет. То, что образования нет, плохо. Но, опять же, стоит захотеть – и выучиться можно. Ум у него острый, пытливый. И к тебе у него отношение самое правильное.

При этих словах Таня первый раз взглянула на отца. Сколько же всего было в этом взгляде! Благодарность, смешанная с растерянностью. Родители в ожидании смотрели на дочь. Сложно, но она справится.

– Я хочу вам, может быть, немного объяснить, – Таня наконец начала говорить. – Я всё равно рада, что Юра приехал, – с нажимом произнесла она, – и я всё равно его люблю.

Это было опять произнесено громко, как показалось родителям, в основном чтобы просто произнести эти слова вслух. Как вызов, потому что в семье этими словами не бросались, кроме детской поговорки, которую Таня произносила к месту и не к месту. Или она хотела сама себя послушать, сможет ли произнести, не сорвется ли голос. И главное, поверит ли сама себе? Было видно, что все-таки поверила не очень и разозлилась сама на себя. А потом взяла себя в руки и уже заговорила прежней Таней.

– Мама, папа, я вас очень люблю, только я ничего не понимаю. Это был какой-то другой Юра, не тот из Ялты. Это потому что он просто выпил, вы как думаете? Но ведь если чувства пришли, за них же надо бороться, правильно? Нельзя же пасовать перед трудностями?

Мама подсела к Тане, приобняла ее, дочь благодарно прижалась к ней.

– Танечка, конечно, нужно бороться. Только когда уже знаешь за что, а три недели знакомства, да еще на отдыхе – этого мало. За это время ни человека узнать, ни себя показать. Не переживай, цыпленок, ты разберешься. На нас с папой всегда можешь рассчитывать. И ты же приняла сама абсолютно правильное решение – не торопиться. Вот всё и славно.

– Мам, – беспомощно произнесла Таня, – но он и внешне какой-то другой. Там он знаете какой был! Герой. А здесь совсем обычный. Или даже нет. Мне стыдно говорить про свои мысли, но какой-то деревенский. Даже не знаю, как его ребятам нашим университетским представить. Пап, я малодушная, да?

– Ну, почему же малодушная? Просто еще молодая и неопытная. И не знаешь, что на отдыхе, на фоне моря, всё смотрится по-другому. И потом, новизна. Кажется: а вдруг это лучше? А вдруг вот она настоящая любовь? И вдруг ты что-то в жизни можешь пропустить? Некоторые люди судьбу свою после вот таких курортных романов ломают. Некоторые, правда, находят. Но редко. Гораздо реже, чем ломают. Поэтому права ты, дочка. Главное, не торопись, приглядись как следует, к сердцу своему прислушайся – сама поймешь, просто ли это было интересное знакомство или все-таки любовь.

Таня смотрела на своих родителей, переводя взгляд с одного на другого. Если она и есть, любовь, – вот она, перед ней.

– Машенька, давайте пить чай!

Попутчик

Повесть

Маринке

НИКА любила поезда и то необыкновенное чувство разделенного одиночества, возникающее только в них. Ты сливаешься со стуком колес, с пейзажами за окном. Можно ни с кем не разговаривать, а просто смотреть и смотреть, отсчитывая километры по мелькающим за окном столбам, удивляться чередованию лесов и равнин средней России и тому, что жизнь есть не только в Москве, и что здесь она совсем другая. Стемнело, деревья стали сливаться, и в стекле Ника уже видела только себя. На нее вместо покосившихся домов смотрели огромные глаза худой девочки. На голове у девочки была замысловатая тюбетейка, на тонкой шее – несколько рядов бисерных бус, через плечо – холщовая сумка.

Ника себе никогда не нравилась. И не только сама себе, ей не нравилось и все ее окружение. Мама-певица, бабушка-виолончелистка и вся эта бесконечная окружающая их богема. Она хотела вырваться из этого круга. Любыми путями. Отказывалась учиться в музыкальной школе, одевалась, как ей вздумается. Ненавидела наряды, привезенные матерью из-за границы, пыталась неумело шить сама, и, как ей казалось, доказывала таким образом свою индивидуальность.

В следующем году Ника заканчивала школу и ей абсолютно было все равно, куда идти дальше, что делать. Ничего не хотелось. Все эти взрослые дела: бесконечные тусовки, сборы у них дома после спектаклей, выяснение за полночь – дурак все-таки дирижер или нет. Как же Нике все это надоело!

Правда, был еще отец – обычный инженер, и Ника никак не могла понять, что может связывать абсолютно разных людей. Хотя их, в общем-то, ничего уже давно и не связывало. Вот и отдыхать Ника ехала с матерью и бабушкой. У отца был, как всегда, аврал на работе. Или он так уже просто говорил? А на самом деле ждал, когда Нике исполнится восемнадцать лет, чтобы от них уйти. О чем-то таком Ника догадывалась из постоянно вспыхивавших скандалов между родителями.

– Ты живешь не по средствам! – кричал отец.

– Нет, это ты не интересуешься моей жизнью! Ты даже не был на последней премьере, – задыхалась в ответ мать.

– Да я в это время деньги зарабатывал! На что бы ты устраивала здесь свои полуночные посиделки, если бы я не работал, Нина?! Может быть, тебе хорошо платят за твое пение?

– Платят достаточно, – гневно парировала Нина глубоким контральто, театрально заламывая полные руки.

– Достаточно? Тогда где же это «достаточно»? Может, все ушло на новую шубу? – На этом этапе отец начинал, по обыкновению, нервно бегать по квартире. Худой, высокий – полная противоположность пышнотелой и неторопливой матери.

– Значит, тебе шубы для меня жалко. Я – актриса, Борис, не забывай, я должна достойно выглядеть, у меня поклонники!

Здесь Ника, как правило, хватала свою любимую холщовую сумку, нахлобучивала на лысую голову привычную тюбетейку и, хлопнув дверью, выбегала из дома.

Постриглась наголо она после очередного родительского скандала. Зачем, объяснить она не смогла ни себе, ни им.