Читать книгу "Асы шпионажа - Аллен Даллес"

Входе предварительного расследования было установлено: Фукс вряд ли попытается бежать, даже узнав, что за ним ведется слежка; у него установились дружеские доверительные отношения с коллегами по работе и под влиянием своих своеобразных убеждений и угрызений совести он мог бы дать показания и даже сделать признание. По этим соображениям дело было передано опытному контрразведчику Уильяму Скардону. Небезынтересно, что известным физиком двигали как соображения собственной правоты, так и надежда остаться на любимой работе после выяснения всех обстоятельств дела.

Во второй половине декабря было принято решение провести допрос Фукса, предлог для которого дал он сам, попросив совета и консультации в связи с тем, что его отец получил приглашение на кафедру в Лейпциге. Выполнить эту задачу поручили Уильяму Джеймсу Скардону, который, не будучи академиком, слыл одним из самых способных и опытных криминалистов Англии. После окончании войны он вел дело Уильяма Джойса и группы предателей. Человек настолько тихий и спокойный, что о его присутствии просто забывалось, он был своеобразным типажом романов Г. Уэллса – кем-то вроде мистера Киппса. К тому же Скардон обладал терпением, тактом и громадной выдержкой. А именно такие качества были необходимы, чтобы услышать из уст Клауса Фукса правду.

21 декабря Скардон выехал в Харвелл, где встретился с Фуксом в кабинете Генри Арнольда. Атмосфера их встречи была доброжелательной и деловой, не представляя собой ничего особенного, – обычная встреча начальника отдела исследовательского центра с представителем службы безопасности. Представив мужчин друг другу, Арнольд удалился. Скардон начал беседу, упомянув заботы, которые одолевали Фукса в связи с его отцом. Может быть, он проинформирует обо всем поподробнее?

Более часа Фукс говорил о своих семейных делах, сообщив без обиняков, что у него есть сестра, Кристель Хайнеман, которая живет в Кембридже на Лейквью-авеню, дом номер 94, и брат – он находится в Швейцарии. Он открыто поведал, что в 1932 году на выборах в Эрмангелюнге поддержал коммунистического кандидата, за что был исключен из социалистической партии и примкнул к коммунистам. Нисколько не раздумывая, он назвал имена семьи квакеров и их адрес, приютивших его у себя в 1933 году, когда он приехал в Англию, у которых проживал до 1937 года, хотя они даже несколько раз переезжали на другие квартиры. Упомянул Фукс и о том, что в период гражданской войны в Испании являлся в Бристоле членом комитета по защите испанской демократии.

Затем он коснулся своей учебы в Эдинбурге у профессора Борна и своего полугодичного интернирования в лагере «Л» и Шербруке в Квебеке, где познакомился с Хансом Кале, которого потом видел всего один раз на встрече свободной немецкой молодежи в Лондоне. Сообщил он и о своей работе на «Тьюб аллой» в Бирмингеме, поездке в Соединенные Штаты в 1943 году, посещении сестры на Рождество в 1943 году и весной следующего года.

Фукс рассказывал обо всем совершенно спокойно и с охотой. Когда он закончил, Скардон спросил его:

– Не поддерживали ли вы каких-либо связей с советскими представителями, когда были в Нью-Йорке? И не передавали ли вы им материалы о своей работе?

Фукс уставился на него, в буквальном смысле открыв рот, затем снисходительно улыбнулся, сказав:

– Насколько помню, нет.

Скардон, не дипломатничая, заявил:

– У меня имеются бесспорные доказательства того, что вы вели шпионаж в пользу Советского Союза. Например: во время своего пребывания в Нью-Йорке вы передали Советам сообщения о своих работах.

Фукс снова покачал головой и повторил:

– Нет, насколько помню.

Тогда Скардон сказал, что, учитывая серьезность обвинения, такой ответ ничего не значит. Фукс возразил:

– Я вас не понимаю. Может быть, вы объясните, в чем состоит ваше доказательство. О подобном я никогда даже и не думал.

Затем добавил, что ничего об этом не знает и что, по его мнению, Советский Союз из сообщений об атомной бомбе следует исключить.

Скардон перешел к другим вопросам. Слышал ли Фукс что-нибудь о профессоре Гальперине? Да, профессор присылал ему журналы, когда Фукс был интернирован в Канаде, но лично он никогда его не видел. Он также вспомнил, что во время своего пребывания в Нью-Йорке как-то съездил в Монреаль.

В 1:30 пополудни беседа была прервана, и Фукс пошел один обедать. Когда же они вскоре после двух часов дня снова встретились, Скардон возвратился к вопросу о шпионаже. Фукс по-прежнему все отрицал, заявив, что у Скардона нет никаких доказательств, однако в связи с возникшим подозрением считает целесообразным прекратить свою работу в Харвелле. Беседа закончилась обменом мнений в связи с поведением его отца в Германии. Они проговорили в общей сложности более четырех часов, но Фукс держался вполне уверенно. Скардон возвратился в Лондон.

Успехами похвастаться он не мог, но все же кое-что у него поднасобиралось. Фукс подтвердил свою политическую деятельность в юношеские годы, а на вопрос о шпионаже ответил, по сути дела, уклончиво. Кроме того, он сообщил некоторые подробности о жизни своей и знакомых. Этого, конечно, мало. Что же касается «доказательств», то их действительно явно недостаточно для ареста, так что не исключалась возможность некорректного отношения к его личности.

Возник вопрос, что же делать дальше, поскольку Фукс был предупрежден. Если он виновен, то, вполне возможно, попытается бежать из Англии, а то и покончит жизнь самоубийством. В службе безопасности стали склоняться к мнению, что, пожалуй, лучше всего взять его под стражу, пока не поздно. Но Скардон решил выждать. К тому же он не был окончательно убежден в вине Фукса. Да и из беседы он вынес впечатление, что у физика имеются какие-то моральные проблемы. Если предоставить ему время и действовать осторожно, без излишней напористости, вполне возможно, что он сам добровольно сделает признание. Без такого признания предъявить ему серьезное обвинение пока невозможно. Скардон придерживался мнения, что по отношению к Фуксу не следовало предпринимать ничего такого, что настроило бы его враждебно. И в предстоящие рождественские дни у него будет время обо всем хорошо подумать. Какого-либо безрассудного поступка Скардон от Фукса не ожидал. Конечно, это были только его соображения, но ему казалось, что Фукс проявил по отношению к нему определенное понимание. В конце концов начальство согласилось с его мнением.

30 декабря, через день после того, как Фуксу исполнилось тридцать восемь лет, Скардон снова поехал в Харвелл. Фукс был спокоен и вел себя невозмутимо. Он вновь отклонил обвинение. Разговор шел о его поездках в Соединенных Штатах в 1944 году, но это не дало следователю ничего нового. В конце беседы Скардон заметил, что у его собеседника сухие, потрескавшиеся губы, но это еще ни о чем не говорило.

Сэр Джон Коккрофт, директор Центра, пригласил к себе Фукса 10 января и сказал ему, что, учитывая намерение его отца выехать в Восточную Германию, будет лучше всего, если Фукс прекратит свою работу в Харвелле и перейдет в университет.