Читать книгу "Цитадель - Фумико Энти"

— Я никогда не позволю подобной глупости! Её проводят в последний путь из этого дома как подобает! Я устрою ей пышные похороны, так и передайте! — яростно выкрикнул он, потом отвернулся и шумно высморкался. Сила эмоций жены, над которой он властвовал почти сорок лет, раздавила его.

Броня его мужского превосходства дала трещину.

Перевод с японского Галины Дуткиной

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP) which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Original title: Onnazaka, by Fumiko Enchi

Originally published in Japan by Kadokawa Shoten, Tokyo

ТАКАЯ НЕЖЕНСКАЯ «ЖЕНСКАЯ ПРОЗА» ФУМИКО ЭНТИ…

Роман японской писательницы Фумико Энти «Цитадель» (в оригинале «Оннадзака») столь многослоен и монументален, что может претендовать на солидное научное исследование. Но если всё-таки попытаться выразить кратко впечатление от этого не по-женски мощного произведения, можно выделить несколько параллельных пластов: профессиональная историческая точность, неженская, даже жестокая эротика, страстный феминизм, почти классическая изысканность и утончённость слога и ошеломляющая, совершенно не японская открытость и откровенность.

Роман считается одним из наиболее значительных исследований женской психологии в японской послевоенной литературе и по праву удостоен самой престижной японской литературной премии Нома.

Это абсолютно достоверный и точный слепок Японии конца XIX в. — и доподлинная история жизни бабушки писательницы по материнской линии. Это семейная тайна, о которой несколько поколений женщин семьи Фумико Энти осмеливались говорить разве что шёпотом и полунамёками.

Действие разворачивается в начале эпохи Мэйдзи. Эпоха Мэйдзи, особенно её начало, — одна из самых драматичных и пассионарных в истории Японии. С 1603 г. Японией правили сёгуны — военные правители, стоявшие во главе военной ставки «бакуфу». Сёгуны обладали верховной властью в стране, император же был полностью изолирован от политической жизни, имел функцию верховного жреца и не «осквернял себя делами земными». Но в 1867 году сёгунат пал. В оппозицию сёгунату встали самые разные социальные слои: и придворная аристократия, и крупные князья юго-западных княжеств, и самураи высших и низших рангов, а также верхушка нарождавшейся буржуазии. Императору Мэйдзи было передано официальное право вершить государственные дела. Появление манифеста о восстановлении императорской власти 1868 года и последующие события называют «реставрацией Мэйдзи». Реставрация монархии по своей сути носила характер незавершённой буржуазной революции, так как события 1868–1869 гг. открыли путь к капиталистическому развитию и ускоренной модернизации Японии. Реформы, осуществлённые новой властью, радикально изменили структуру японского общества, заложили основы процветания Японии в современном мире.

Начало же эпохи Мэйдзи — это особый, переломный момент в истории страны, неистовый водоворот страстей, в котором переплелись воедино отживающее старое и нарождающееся новое. Особенно драматичны, а порой даже трагичны были психологические и бытовые перемены, перемалывавшие, словно в мясорубке, судьбы людей. Старый уклад упорно цеплялся корнями, не желая уступать революционным нововведениям. Япония начала эпохи Мэйдзи являла собой многоцветную и причудливую картинку калейдоскопа, в которой сочеталось самое несочетаемое. Замужние женщины по-прежнему чернили зубы, бесправные жёны неукоснительно подчинялись прихотям мужей, следуя канонам неоконфуцианской морали, девочек из бедных семей всё ещё продавали в весёлые дома — но на фоне этого в роскошных особняках аристократия устраивала «европейские» балы и благотворительные базары, студентки выстригали себе «европейские» чёлки, рикши сменялись трамваями, молодые политики-реформаторы наводнили Европу, изучая западное право и систему образования, строились новые школы, в том числе частные школы для освоения западных знаний, а женщины получили равные с мужчинами возможности для получения образования… В Японию, открывшуюся для мира, лавиной хлынула западная культура: знания, литература, которые самым непостижимым образом сплавлялись с традиционным наследием. Всё это существовало рядом, бок о бок, ибо во всех переменах присутствовал некий неявный компромисс между консервативным и новым. В романе Фумико Энти «Цитадель» с удивительной яркостью отображена именно эта особенность эпохи.

…Влиятельный чиновник Юкитомо Сиракава, олицетворяющий в романе осколок старой, традиционной Японии, отправляет свою безоговорочно послушную и преданную жену в Токио, для того, чтобы та сама, по своему вкусу, нашла для него молоденькую и невинную любовницу, которую он намерен взять в семью. За первой наложницей появляется вторая, затем следует бурный адюльтер с собственной невесткой — второй женой сына. Все эти женщины довольно мирно уживаются в доме, где уже есть законная супруга, образуя странную большую семью. Но жизнелюбивый Юкитомо не ограничивается главными «привязанностями». Как бы вторым планом через роман проходят его интрижки с гейшами, танцовщицами, служанками — словом, женщинами «второго сорта». В принципе, ситуация вполне обычная и даже нормальная для феодальной Японии, особенно для выходца из самурайского клана, однако на фоне разворачивающихся в стране преобразований подобная ситуация, скажем, в Европе выглядела бы диким анахронизмом. Но в Японии всё иначе. И усадьба Юкитомо Сиракавы многие годы высится несокрушимой цитаделью среди подступающих бурных волн прилива новой жизни. Усадьба стоит на холме. Образ дома на вершине холма отнюдь не случаен. В доме Сиракава время словно остановило свой бег. В его стенах страдают, ревнуют, радуются, плачут и стареют соперничающие, но по-своему привязанные друг к другу женщины, сменяются поколения, вырастают дети и внуки, а новая жизнь только глухо плещется где-то вдали, внизу, за глухими стенами особняка, стоящего на вершине холма посреди фруктового сада…

Центральной фигурой, стержнем романа является законная жена Томо — удивительный женский образ, созданный гениальным пером Фумико Энти. Конфуцианская мораль требует от ещё молодой и по-женски привлекательной Томо безоговорочного подчинения унизительным прихотям мужа… Она привыкла, она приучена подчинять свою жизнь интересам семьи и супруга. Но Томо — не обычная женщина, она намного превосходит своего деспотичного мужа силой духа. Долгие сорок лет она проводит в бесконечной, скрытой за внешней невозмутимостью борьбе с окружающим её миром за право быть человеком, за независимость и внутреннюю свободу — с мужем, любовницами мужа, с постоянно выходящими из повиновения домочадцами, с общественным мнением, а главное — с опутывающими её догмами и устоями конфуцианской морали.

Образ «цитадели», «крепости» красной нитью проходит через весь роман. Цитаделью является не только сама усадьба Юкитомо, не желающего признавать новую жизнь. Незыблемой крепостью является для Томо её дом, её большая семья, чьи интересы превыше ревности и обиды. Собственно говоря, именно в бесконечной борьбе за благопристойный образ семьи в глазах окружающих, в заботе о её финансовом благополучии она и черпает силы жить и сопротивляться. Своего рода «цитаделью», несокрушимой, не поддающейся недугам и жизненным невзгодам воспринимается и сама Томо, которую домочадцы эгоистично привыкли считать едва ли не «бессмертной» и вечной… Но жизнь вносит свои коррективы — и все «цитадели» рушатся одна за другой. Умирает и Томо, успев осознать, что всё то, за что она так неистово боролась, во имя чего жила — её богатый и чопорный дом, её большая и внешне безупречная семья, её первенство, с таким трудом отвоёванное ею, — не стоит маленького, но искреннего и бесхитростного человеческого счастья, живущего в скромной лачуге бедняка. Её внутренний бунт на смертном одре, взрыв десятилетиями подавляемых эмоций в конце повествования носит столь сокрушительный, почти брутальный характер, что буквально разрывает на части кажущийся несокрушимым мир мужского эгоизма. Однако писательница слишком честна, чтобы рисовать эту картину только чёрной и белой красками. Юкитомо — порождение своей эпохи, системы большой патриархальной семьи «иэ», самого государства — но ведь и Томо тоже…