Читать книгу "Олеся. Сожженные мечты - Елизавета Воронина"

Покорно облачившись во все это, Олеся взглянула в зеркало и увидела тетку, из тех, которые толклись, как показалось девушке, на сотнях тысячах огородов по всей территории ее родной Украины. Ей тут же захотелось стать такой маленькой, чтобы исчезнуть, выпасть из этой уродливой униформы – так выглядели беженцы в последнюю войну. Олеся видела это в каком-то документальном фильме, просмотренном от нечего делать по телевизору. Если исчезну, подумала она, тряпье упадет на пол бесформенным комком. Господи, откуда у бабки такое барахло, его даже в секондах не найти…

Но бабушка, похоже, не обращала внимания на настроение внучки. Деловито переодевшись во что-то похожее, она вышла из хаты первой, у сарая выдала девушке лопату с шершавым черенком, сама подхватила другую, бросила на ходу:

– Ведро возьми.

Цинковое ведро, которым вооружилась Олеся, оказалось с проржавевшим дном. Чтобы закрыть дыры, бабушка положила туда приблизительно подходящий по размеру жестяной круг – он когда-то был большой банкой из-под селедки иваси, часть древней этикетки чудом уцелела: вот же клеили люди в свое время…

На огороде ноги Олеси сразу утонули в мягкой от влаги земле. Ботинки не слезли только потому, что удерживались плотным носком. Опершись о лопату, девушка обреченно посмотрела по сторонам. На соседних огородах тоже появились люди, некоторые уже втыкали лопаты в грунт. Олеся беспомощно взглянула на бабушку.

– Ну?

– Давай, не стой, – поторопила та, уже поставив ноги на ширине плеч, ведро – рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Что делать надо?

– О Господи! Ну и дети пошли… Как вы жить будете, не дай Бог война? Гляди-ка!

Бабушка ловко воткнула лопату в землю, нажала ногой, поддела первый куст, вывернула, как выдергивают молочный зуб из дупла. Затем наклонилась и руками, даже не думая о том, что можно надеть перчатки, стала привычно выбирать картофелины, бросая их в ведро.

– Наука нехитрая. Не стой давай, – повторила бабушка.

Олеся, закусив губу, примерилась к холмику между ногами, из которого торчала влажная серая картофельная ботва, копнула лопатой. Когда вывернула урожай из земли, на лопате торчала разрезанная пополам картофелина.

– Что ж ты делаешь, Леська! Вредитель ты, жук колорадский, прости Господи! – воскликнула бабушка, и горе, смешанное с возмущением, звучали искренне. – Ты мне так всю картошку перерубишь! Куда я ее теперь? Осторожно надо!

– Я откуда знаю! – раздраженно выкрикнула Олеся.

– Так я тебе говорю же – прямо лопату не втыкай, не штык! Поддевай куст под низ, выворачивай его, выковыривай! Горе ты мое!

Сдержавшись, решив промолчать, девушка сделала шаг вперед, к следующему кусту.

– Э, а это кому оставила? Выбирай все! Резаную тоже бери, потом переберем!

Вздохнув, Олеся присела и так, в позе орла, принялась голыми руками выковыривать картофелины из влажной, неприятной на ощупь земли. Собрав все, до последнего корнеплода, она распрямилась. В спине что-то слегка хрустнуло. Бабушка к тому времени уже успела продвинуться вперед, притом что захватила сразу три ряда. Видимо, внучка должна была делать то же самое.

Часы того осеннего дня тянулись однообразной вереницей – но в то же время он запомнился Олесе надолго. Наверное, ей никогда уже не забыть остановившееся, как казалось тогда, время. Однообразие дня разорвал лишь обед, во время которого она, с трудом отмыв руки, без аппетита, скорее по требованию организма, ела фасолевый суп с черствым хлебом: больше бабушка сегодня ничего не готовила, не хотела тратить времени. После, выпив чаю, заваренного из пакетика, и поняв, что так экзекуцию все равно не прекратишь, а только растянешь, Олеся снова покорно отправилась на огород. То, что с заходом солнца им удалось успеть практически все, девушке показалось чудом. Правда, она все равно отстала от бабушки, и та, закончив свою часть работы, подключилась к ней, не уставая рассуждать о том, что скоро некому будет работать, а значит – нечего станет кушать.

К концу дня у Олеси в ботинках пересыпались комки подсохшей земли. Руки ныли, спину ломило и выкручивало, в голове образовалась полная пустота, способность даже к элементарному мышлению улетучилась. Испарилась, словно вода из чайника, под которым забыли выключить газ. Толком помыться у бабушки и без того было негде, а сейчас, когда все естество требовало если не горячей ванны, то хотя бы теплого душа, отсутствие канализации как никогда остро дало о себе знать. Правда, бабушка нагрела воды и даже полила Олесе из чайника над миской. А потом предложила пожарить на ужин картошки.

Сил отказаться у девушки уже не осталось. Зато она поймала себя на единственной ясной мысли, пришедшей в голову: больше она не станет есть картошку до конца своих дней.

…После огородного дебюта бегство в большой город, к прежней, пусть и опостылевшей некогда жизни стало лишь вопросом времени.

Свои восемнадцать Олеся Воловик решила отпраздновать с мамой. Как-никак, дата этапная, символическая, и девушке хотелось, чтобы в этот день самый близкий человек был рядом. О своем решении приехать в Киев она пожалела уже на следующее утро, когда мать умчалась на работу, оставив на раскладушке в кухне дочку – и Анатолия Борисовича, того самого своего перспективного кавалера, спящего в комнате на кровати.

Правда, утром он напомнил, что просил называть его Толиком…

Когда Олеся, выбежав из квартиры под ругань Толика, громко хлопнула дверью, ей показалось, что стены сейчас обрушатся вместе с потолком. И если под обломками окажется мамин кавалер, она сама вряд ли станет жалеть. Куртку девушка натянула уже в лифте, пока спустилась на первый этаж – немного успокоилась, а устроившись в такси и набрав номер матери, сказала в трубку даже радостно:

– Ма, я еду к тебе, вынеси деньги, таксисту заплатить.

Внезапное появление дочери у офиса Тамару Воловик не слишком обрадовало. Тем не менее деньги она вынесла, дождалась сдачи, и когда Олеся отпустила машину, спросила, не скрывая раздражения:

– Мы разве не договаривались, что ты меня здесь не достаешь? Чего тебе дома не сидится? Вчера вроде все хорошо было…

– Сегодня плохо, – ответила девушка. – Сигареты есть у тебя? Я свои на столе забыла. Сумка тоже у тебя осталась.

Вздохнув и демонстративно посмотрев на часы, Тамара протянула дочери пачку легких «Мальборо». Обе женщины, взрослая и молодая, закурили.

– Так что случилось?

– Он полез ко мне.

– Кто?

– Мам, ты понимаешь прекрасно. Толик твой.

– Анатолий Борисович, – машинально поправила Тамара.

– Он просил называть себя Толиком. И полез. Сказал, я уже большая, совершеннолетняя, многое видела и все знаю.

– Что ты знаешь?

– Спроси у своего Борисыча сама. Вот позвони ему сейчас и спроси. А еще лучше – поехали домой вместе. Заберем мои вещи – или пускай свои забирает.