Читать книгу "Девушка по имени Августа - Вадим Норд"

Экскурсантов было мало – всего шесть, вместе с Августой и Александром. Ничьих имен Александр при знакомстве толком не разобрал, потому что рядом с местом сбора два музыканта – саксофонист и аккордеонист – устроили настоящую какофонию. Две женщины, лет сорока и лет двадцати – мать и дочь, и семейная пара – розовощекий толстяк и его столь же обильная телом, но менее розовощекая жена. Толстяка Александр сразу же классифицировал как все знающего и во всем разбирающегося лучше всех. Таких видно по надменно-ироничному взгляду и по особой, горделивой посадке головы. Они обожают употреблять в разговоре с врачом профессиональные термины, смысл которых не всегда им ясен, и важно повторять через слово «я немного разбираюсь в медицине», хотя нисколько в ней не разбираются. Александр предпочитал ставить таких на место сразу. Корректно, но сразу. У него был особый метод – он начинал общаться с «всезнайками» так, словно те и впрямь были профессионалами. Самые стойкие не выдерживали и пяти минут, смущались (некоторые даже краснели) и просили: «Объясните, пожалуйста, попроще, а то мне непонятно».

Экскурсовод Наташа к подобному методу прибегать не могла, не та специфика, да и не должны четверо нормальных, даже – пятеро, если считать супругу розовощекого, страдать из-за одного дурака. Пропуская «профессиональные» комментарии мимо ушей, она вела экскурсию все дальше и дальше.

Проходя вдоль набережной Фонтанки, экскурсовод Наташа мимоходом упомянула, что по Введенскому каналу можно пройти к Военно-медицинскому музею.

– Знаем мы эти медицинские музеи, – пренебрежительно скривился розовощекий, – одни мензурки.

– Почему именно мензурки? – заинтересовался Александр.

Действительно любопытно – почему не шприцы, не кружки Эсмарха, не бинты со скальпелями, в конце концов, а именно мензурки.

– Потому что врачи из них пьют! – безапелляционно заявил толстяк. – С медсестрами!

– Вы ошибаетесь, – предельно серьезно, словно речь шла о чем-то важном, возразил Александр, – из рабочей посуды пить нельзя. Плохая примета. К выговору, а то и к увольнению. Врачи, медсестры и даже санитары с санитарками всегда пьют из своей посуды. Причем – только из круглой, никаких граненых стаканов и рюмок. Рюмки, кстати, тоже лучше не употреблять.

– Почему? – спросил розовощекий.

– Граненая посуда состоит из углов, – охотно и с прежней серьезностью, пояснил Александр. – Это к несчастью. А у рюмок и фужеров хрупкие ножки. Не выдерживают стерилизации.

– А их разве стерилизуют? – удивился толстяк.

– А как же? – в свою очередь удивился Александр. – Посудомоечные машины есть далеко не везде, а стерилизатор всегда под рукой. Не руками же мыть, в самом деле!

Кажется, все, кроме оппонента и его жены, поняли, что Александр шутит, и проявили это понимание кто искорками в глазах, а кто подрагиванием уголков губ, готовых вот-вот растянуться в улыбке. Но розовощекий порозовел еще сильнее и осуждающе покачал головой – вот они какие, медики.

– Вы, я так понимаю, врач? – спросил он.

– Да, – в подробности Александру вдаваться не хотелось.

– Вопросов больше не имею, – отчеканил розовощекий.

Августа исподтишка ткнула Александра в бок – не развивай тему, хватит.

– Я вообще-то думал, что до него дойдет намек, – сказал Александр, когда экскурсия закончилась и все разошлись. – Хотел вежливо намекнуть на то, что он не прав…

– А в результате родилась еще одна легенда о беспробудно пьющих медиках, использующих стерилизаторы для мытья посуды, – поддела Августа.

– А если бы я ему откровенно, без купюр, сказал, что я о нем думаю, – было бы лучше?

– Нет, – уверенно ответила Августа. – Он бы все равно ничего не понял… Но откуда ты взял такие убедительные подробности про граненые стаканы?

– Придумал на ходу, – ответил Александр. – Старался, чтобы поабсурднее вышло. Гротеск – это же мощное оружие…

– В детском садике у Даньки одно время была воспитательница Елена Михайловна, – вспомнила Августа. – Резкая, вредная, недобрая, совсем как фрекен Бок до перевоспитания. Так вот у нее гротеск был через слово, а бедные дети понимали все буквально и недоумевали, почему их ругают, ведь они все сделали, как сказала Ленмихална. Это я к тому, что гротеск начинает действовать при определенном уровне развития. А Военно-медицинский музей скучный. Не Кунсткамера, короче говоря.

Немного пообсуждали разные музеи, а затем Августа вдруг спросила, откуда у Александра такая редкая и в то же время известная фамилия.

– Берг – что-то определенно знакомое, – сказала она, – историческое.

Александр воспользовался случаем и, стараясь не увлекаться, ведь так легко увлечься, когда говоришь о том, что тебя интересует, рассказал:

– В словаре Брокгауза и Ефрона говорится, что Берги появились в Остзейских областях в пятнадцатом веке. Самым известным из них был генерал-аншеф Максим Васильевич Берг, умерший в 1784 году. Во время Семилетней войны он командовал корпусом, и среди его подчиненных был Суворов, который называл Берга своим учителем. Но, насколько я понимаю, с остзейскими Бергами у меня нет ничего общего. Мой отец рассказывал моей матери, что его предки переселились в Россию из Штутгарта при Екатерине Второй. Предположительно, что из Штутгарта, потому что на нашей фамильной реликвии – шкатулке, в которой Берги привезли свои сбережения, была изображена стоящая на задних ногах лошадь, а это – герб Штутгарта. Штутгарт первоначально назывался Штутенгартеном, что переводится как «кобылий сад». Немцы любят поэтичные названия.

Про то, что, выезжая в Европу, он не прочь покопаться в архивах в поисках своих корней, Александр умолчал. Архивы, по мнению большинства людей, – донельзя скучное место, которое можно посещать только по долгу службы или по зову занудства. Выставляться занудой не хотелось, рассказывать о том, как интересно читать старинные документы в их «первозданном» виде, тоже не хотелось. Не факт, что Августе будет это интересно.

– Покажешь шкатулку? – с учетом любви Августы к предметам, этого вопроса можно было ожидать.

– Увы, я о ней только слышал, – развел руками Александр. – И отец тоже в руках шкатулку не держал. Ее украли вскоре после войны, до его рождения. Залезли днем в комнату, когда дед с бабкой были на работе, и унесли все мало-мальски ценное. Дом был заводской, днем там никого не оставалось, кто на заводе, кто в школе. Ворам раздолье.

– Если эта шкатулка – настоящий фамильный артефакт, то она непременно к тебе вернется, – добавила Августа. – Или не к тебе, а к твоим потомкам.

– Лучше бы ко мне, – помечтал вслух Александр.

Образ никогда не виденной шкатулки, родившийся еще в детстве, накрепко засел в его памяти. Темно-коричневая, почти черная, окованная по углам медью, с замысловатой прорезью для ключа, прикрытой тонкой медной «капелькой». Крышка покрыта потрескавшимися от времени белилами (Александр не знал, трескаются ли они на самом деле, но представлял так), а нарисованная лошадь – как живая, того и гляди заржет. Разумеется, в такой шкатулке было, просто обязано было наличествовать, потайное отделение, только вот где оно должно находиться, Александр не придумал.