Читать книгу "Не изменяя присяге - Александр Лоза"

Широкоплечий, с идеальным пробором, щегольскими усиками, в прекрасно подогнанной фланельке, с тельняшкой, виднеющейся именно на три полоски в вырезе на груди (кстати, это было шиком и спустя 55 лет в мои курсантские годы) Бруно Садовинский рядом со своими друзьями.

Но вернемся к приказу об отмене погон Временным правительством. Новый командующий флотом Балтийского моря вице-адмирал Максимов, на просьбу делегатов от офицеров разъяснить свою позицию по этому вопросу, сорвал с себя адмиральские погоны и объявил, что он издает приказ о немедленном снятии погон и введении нарукавных нашивок. После этого было получено распоряжение комфлота:

«15 апреля 1917 г.

№ 125

Ввиду того, что форма воинских чинов напоминает по наружности старый режим.

Предлагаю во всех подчиненных мне воинских частях теперь же снять погоны и заменить их нарукавными отличиями, образец которых будет разослан дополнительно.

Вице-адмирал Максимов».

За этим последовал приказ: «ПРИКАЗ Командующего флотом Балтийского моря. Посыльное судно “Кречет” № 126

16-го апреля 1917 года

Впредь до выработки общей для всех флотов новой формы одежды предписываю:

1. Офицерам иметь нарукавные отличия по прилагаемому описанию.

2. Кокарды временно закрасить в красный цвет, до тех пор, пока не будет выработаны фуражки нового образца, с новыми эмблемами.

3. Шарф отменить.

4. Пуговицы с орлами, по мере возможности, заменить пуговицами с якорем.

5. На оружии уничтожить вензеля.

Вице-адмирал Максимов».

(РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 2. Д. 1254)

В последующие дни в Гельсингфорсе было много случаев, когда толпы солдат и матросов нападали на офицеров, не снявших погоны. Многие флотские офицеры прятали свои золотые погоны. Мало кто верил, что их сняли навсегда. Может быть, еще вернется этот воинский символ на офицерские плечи, и погоны еще понадобятся.

Пройдет немного времени, и в годы Гражданской войны во всех белых флотилиях золотые офицерские погоны будут введены вновь. Этому придавалось большое значение, не только как символу преемственности русской государственности, а значит и законности существования части, соединения Белого движения, но и как самому яркому признаку возрождения одного из главных символов офицерской чести, поруганных революцией.

В трудные годы Великой Отечественной войны, в 1943 году, народный комиссар обороны И. В. Сталин своим приказом ввел золотые погоны офицерам Красной армии и Рабочее-крестьянского Красного флота. Не случайно внешний вид погон так близко повторял погоны Российской армии и Российского Императорского флота. Через 23 года в СССР на плечи офицеров вновь вернулся тот символ, который большевиками отрицался как символ царской России, — а на деле был символом государственности — символом той России, за которую воевал и погиб офицер русского флота лейтенант Б.-С. А. Садовинский.

В конце апреля у мичмана Садовинского состоялся разговор с командиром, старшим лейтенантом А. И. Баласом.

— Кажется, в Финляндии не все благополучно, — говорил Балас. — Финский сенат разглагольствует о самостоятельности. Мало им, что в марте были восстановлены привилегии, утраченные Финляндией после революции 1905 года, был назначен новый генерал-губернатор и созван их сейм.

— Вы знаете, Бруно, — продолжал Александр Иванович, — что финнов в русской армии очень мало. Обязанность проливать кровь за Россию большинству военнообязанных финнов заменили денежной воинской повинностью. В Финляндии в последнее время нарастают антироссийские настроения, и местные вожди Социал-демократической партии Финляндии, все эти господа: Вийки, Токойи и Гюллинги — всеми силами способствуют этому и, кроме того, всячески поддерживают прогерманские настроения.

— Да, — согласился с этим Садовинский, — отношения финнов к русским за войну заметно ухудшились. На любой вопрос они отделываются кратким «неомюра» — не понимаю, и все.

Шведские и финские надписи на вывесках магазинов, на трамваях, на табличках с названиями улиц, шведская и финская речь в толпе на улице, марки и пенни сдачи в магазине — все это заставляет русского человека чувствовать себя в Гельсингфорсе, как в иностранном городе.

— Я не об этом, — продолжил командир. — Со свержением Николая II личная уния Финляндии и России была де-факто ликвидирована. Это значит, что отделись Финляндия от России, здесь сразу же появятся немцы, германские войска, и нам — флоту и офицерам флота — придется из Гельсингфорса выметаться. Весь вопрос в том — когда и куда?

— Неужели все так серьезно? — спросил Бруно и признался: — В кошмаре всего пережитого я об этом как-то не задумывался.

* * *

Весеннее тепло разливалось над Балтикой. Принесенное ветрами с Атлантики, оно радовало обывателей Гельсингфорса, давая людям надежду и вселяя в них уверенность в будущем.

Флот тоже чувствовал весну. И главным показателем этого была телеграмма Штаба командующего флотом, разрешающая ношение белых чехлов на фуражках и бескозырках:

«30 апреля 1917 г.

ТЕЛЕГРАММА № 2092

ВСЕМ: Разрешается с первого мая ношение на фуражках белых чехлов.

Комфлота вице-адмирал Максимов».

(РГАВМФ. Ф. 479. Оп. 2. Д. 1254. Л. 31)

30 апреля 1917 года в Гельсингфорсе был создан и начал работу Центральный комитет Балтийского флота — «Центробалт», куда входили выборные матросы с кораблей Гельсингфорса, Кронштадта и Ревеля. Сначала скромно ютившийся на транспорте «Виола», «Центробалт» быстро разросся и забрал в свое распоряжение шикарную императорскую яхту «Полярная Звезда», а потом и роскошную яхту «Штандарт».

Председателем «Центробалта» был избран матрос П. Е. Дыбенко. Как вспоминают очевидцы, матрос Дыбенко был известен на флоте своей физической силой, высоким ростом, цинизмом, склонностью к дракам и пьяным дебошам.

Очевидец, присутствовавший на одном из заседаний «Центробалта», вспоминал: «Мне пришлось быть на одном “пленарном” заседании “Центробалта” на “Штандарте”. В столовой яхты, еще недавно роскошной, а теперь уже сильно загрязненной, сидело около тридцати человек, весьма мало похожих на матросов. Это были какие-то дегенераты с невероятными прическами, одетые как придется: кто — просто в тельниках, кто — в синих фланелевых рубахах “навыпуск” и так далее. Часть из них сидела, развалясь, вокруг стола и нещадно дымила папиросами; другие же полулежали на диванах вдоль стен. Председатель, читая рассматриваемые вопросы, часто путал содержание и немилосердно коверкал сложные слова. Но стоило только зайти речи о понятной сфере, как — о жалованье, обмундировании, отпусках, кормлении и в особенности о политике, моментально из-за каждого пустяка поднимался настоящий “сыр-бор”: прения, споры и, в конце концов, личная перебранка отдельных членов комитета».