Читать книгу "Стужа - Венделин Шмидт-Денглер"

Ночью это обрушилось на него, словно плотину прорвав, навалилось, чтобы помучить всласть; в нем проснулось, казалось бы, уже дотлевшее: война, бедствие, ненависть. Обуздать печаль разумом не получилось. Отбиться удалось только к утру. Ощущение бессмысленности всякого действия, всякой игры воображения, всякой мысли с наступлением сумерек внедряется в каждую клетку и исчезает с рассветом, чтобы до времени затаиться. «Днем приходит черед иных болей. У меня врачующий брат. Вы это знаете. Но какой толк? Там, где появляется врач, многое обречено». Он опять заговорил о головной боли. В раннем детстве у него была однажды головная боль, один-единственный раз, внезапная, «страшная боль в залобье» ломанула, когда он был на опушке леса. А потом ни разу за десятки лет, вплоть до начала этой болезни. Но «в нашей семье головная боль многих свела в могилу, я знаю. Это мрачное безумие, которое, не давая передышки, бессловесно размалывает слова, — сказал он. — Часто боль бывает даже своего рода обязательством». И еще: «Но и вопреки моей воле она может достигать своей цели. Она своего не упустит». Боль надо принимать как «призрачное видение некоего моста, не зная, куда он ведет». Он опять вспомнил о поездке на санках, которую мы проделали вчера. Спустившись до самой станции. Из-за того что он поначалу никак не мог решить, сесть ли ему спереди или сзади, наша поездка затянулась на четверть часа. Эта санная прогулка оживила в моей памяти кое-какие моменты раннего детства — картины зимней природы. Я отчетливо вспомнил след саней, его оттенки, глубину, ширину и те ощущения, которые я испытывал, на него глядя. Я ловко проходил все повороты и изгибы дороги. «Потише!» — не раз слышалось почти над ухом. Он упирался головой мне в спину, крепко обхватив меня обеими руками. К концу спуска он даже вспотел. Мы заходили в разные магазины, делали покупки, болтали с продавцами. Потом по его просьбе я отправился за чем-то в аптеку. Он ждал меня на вокзале, нагрузившись кипой газет. Бургомистр на своем возке доставил нас назад, в Венг.

На станции же художника, как мне показалось, охватило сильное беспокойство, что-то вроде внезапного прилива отвращения. «Эти люди, которые не знают, куда себя деть», — бормотал он, а вокзал назвал «тугими узлами помешательства, лабораториями для изучения брутальности». В отношении почти десятка газет, которые он прижимал рукой к туловищу, последовало такое высказывание: «Меня прежде всего интересуют новые идеи. В меньшей степени — то, чем взбудоражен мир. Это забывается уже на следующее утро. Иное дело — новые идеи, то, что зримо явится завтра, будущее». Одиноко маяча у окошечка вокзальной кассы, он выглядел человеком, для которого всё на свете — не более чем скоротечная детская игра со смертельным финалом. Иллюзия. Он выглядел как существо, сконструированное из обрывков слов и сумбура фраз.

Инженер говорит, что с завтрашнего дня работать им придется по ночам, иначе в срок не уложишься. Почти все готовы записаться в ночную. За ночные часы и платить будут втрое. А сегодня установили прожектора для освещения стройплощадки. Руководство, конечно же, предусматривает, что жители прибрежных домов будут жаловаться на шум, сопровождающий работы. Но их жалобы принимать не будут, «вопрос согласован с администрацией бургомистра». Разумеется, строительный кран ночью куда слышнее, чем днем. Ночью всякий шум действует сильнее. Теперь, когда забивают сваи, хоть уши затыкай. Но если отказаться от ночной смены, дело затянется еще на год. А это было бы позором для руководства, а участвующим фирмам нанесло бы неисчислимый финансовый ущерб. Как ни удивительно, профсоюз не имеет ничего против ночных смен. Инженер полагает, что профсоюз помалкивает лишь постольку, поскольку сам имеет долю в доходах одной из фирм-участниц. Не противится он и работе по воскресным и праздничным дням, а второй смене по пятницам — тем более. «Сейчас работают в непрерывном цикле, — сообщил инженер. — Я уж давно не сплю. В лучшем случае прилягу передохнуть». Никак не утихнут споры между разными отделами в руководстве предприятия. Там большие разногласия из-за того, каким фирмам давать заказы. Политические соображения и тут на первом месте. Нередко довольствуются комплектующими низкого качества по той причине, что фирма, их поставляющая, ближе в политическом плане к наиболее сильной группировке в руководстве, чем фирма, поставляющая лучшую продукцию. Еще одно упущение, по словам инженера, в том, что вовремя не подумали о строительстве нескольких бараков для жен и детей рабочих. «Потому им зачастую приходится тащиться сюда за десятки километров на поезде, а чуть свет ехать обратно». Это влияет на работоспособность. Те, кто живет не на территории стройки, явно послабее будут. А предприятию они обходятся дороже еще и тем, что руководство оплачивает им железнодорожный проезд. В ночную смену их не пошлешь. О работе по воскресеньям и в праздники тоже думать нечего. «Но если бы они жили на территории, то работали бы и ночью, и в выходные». Он, инженер, будь его воля, прямо сейчас поставил бы несколько бараков для жен и детей. Это же в конечном счете окупится. Кроме того, женатые будут меньше путаться с местными девками и бабенками, меньше будет неприятностей. Ведь как оно нередко бывает: зайдет вот такой вот отец семейства из приезжих работяг в вокзальный ресторан «опрокинуть кружчонку пива», а выдует четыре-пять и уж не подумает домой ехать, а подхватит какую-нибудь девку с железной дороги и завалится с ней без затей на любой сеновал или на лежбище в какой-нибудь гостинице на отшибе. Так они проваляются три-четыре ночи и, пока не натешатся, домой не едут. А потом являются их законные и идут жаловаться к начальству, а начальству-то ничегошеньки не известно. «Если бы построили семейные бараки, ничего бы этого не было, — сказал инженер, — во всяком случае, все эти безобразия свелись бы к минимуму». Совсем избежать их, конечно, не удастся, пьяные эксцессы есть всегда и всюду, где преобладают примитивные отношения. «Где много рабочих, там и детей прорва», — говорит инженер. Первую встречную бабу или девицу они награждают ребенком. «О чем же они думают, о чем помышляют после работы?» Живодер ухмыляется и одним глотком опустошает полбокала. «В моей конторе уже устраивались сцены, такие скандалы, что никто не поверит, если рассказать», — говорит инженер. У женщин совершенно превратное представление о своих мужьях, им хоть замуж не выходи. Женщину можно выбрать, мужчину — нет. Ночная смена длится с шести вечера до пяти утра. В девять вечера и в два ночи они прерывают работу, чтобы перекусить. А ему, инженеру, и днем и ночью приходится быть на ногах. «Хоть у меня хорошие мастера и прорабы, хорошие каменщики и бетонщики, всё равно за ними глаз да глаз нужен». Мелочиться он не любит. Вот недавно жене одного рабочего пришло время рожать, так он лично заблаговременно отвез ее на своей машине в больницу. «Таким вниманием и завоевываешь симпатии», — говорит он. Живодер спрашивает, насколько глубоко предстоит врезаться в реку. «Метров на двадцать», — полагает инженер. А закончена ли укладка рельсов, без которых, как выяснилось, не обойтись? «Да», — отвечает инженер. Они взрывом откололи от скалы двадцать тысяч кубометров породы, чтобы проложить колею. «Что не было предусмотрено первоначальной сметой, — поясняет он. — Одно это потянет на несколько миллионов». Непредвиденные затраты возникают при любом строительстве. «На стадии проектирования, как правило, надо увеличивать сумму вдвое, — говорит инженер. — Многие ошибаются, идут на самообман и терпят фиаско». Сколько сооружений у нас не достроено и обречено на постепенное разрушение. «Частная фирма должна иметь в резерве по крайней мере вдвое больше, чем заложено в первоначальной смете, чтобы не провалить дело. Только государство может строить, что ему угодно и как угодно, и доведет дело до конца, потому что у государства и деньги, и уйма доходов».