Читать книгу "Пасынок судьбы - Владислав Русанов"

Завершив повествование ярким описанием исчезновения зеленокожей в окне, Годимир перевел дух. Эх, хлебнуть бы сейчас чего-нибудь, чтобы горло промочить. Хорошо бы пива…

Олешек молчал, словно пришибленный. Да еще бы! Его новости, пусть даже с мимолетным видением хитреца Пархима, ни в какое сравнение не шли с рассказом словинца.

Наконец он пришел в себя, аккуратно сложил зипун, подпер подбородок кулаком:

— А скажи-ка, Годимир, пани Марлена из Стрешина красивая?

— Конечно! — горячо воскликнул рыцарь, но потом добавил менее уверенным тоном. — Кажется… Похоже, да.

— Так «конечно» или «похоже да»? — ядовито осведомился шпильман.

— Красивая. Как же иначе?

— Эх, пан рыцарь, быстро же ты ее забыл!

— С чего ты взял! — Годимир сжал кулаки. — Я не забывал!

— Видел бы ты, как у тебя глаза горели, когда ты прелести этой зеленокожей… Как ты говоришь? Навьи? Так вот — когда ты навью описывал, разве что слюни не пускал.

— Неправда! — Рыцарь стукнул кулаком по колену. К счастью для Олешека, по своему колену. — Я не забывал пани Марлену! Я помню ее. Вот — шарф ее цветов. — Он коснулся пальцами уже изрядно засаленной полоски ткани — на зеленом поле золотистые листочки канюшины.

— Ее цветов? Или цветов воеводы Стрешинского?

— Я пани служу! Как долг рыцарский меня обязывает! А не воеводе! Я даже стихи ей посвящал!

— Неужели?

— Не веришь? Слушай!

Годимир прикрыл глаза, чтобы пляшущее пламя каганца и хитрая ухмылка певца не отвлекали и не сбивали с мысли, и прочитал по памяти:

— На верность присягну тебе,

Смиренно преклонив колена.

Ты мне, прекрасная Марлена,

Заря в нерадостной судьбе.

Я быть навязчивым не смею,

Лишь скромно милости прошу —

С тобою быть, пока дышу,

Служить тебе, как разумею.

Хотел бы пани я служить,

Иного счастья не желаю.

Но неудачником прослыть

Судьба наворожила злая.

А если так, придется жить

Вдали, тоской изнемогая.

— О-о-о… — протянул Олешек, едва отзвучала последняя строчка. — Думал, ты никогда мне своих стихов не прочтешь.

— Так это ты нарочно меня раззадорил? — возмутился Годимир. — Теперь издеваться начнешь?

— Нет. Почему же? — Олешек говорил неспешно и рассудительно. Просто удивительно, как он умудрялся быстро переходить от веселья к серьезности. — Пан действительно понимает толк в поэзии. Была бы у меня шапка, снял бы. Честное слово. Думаю, не всякий соловинецкий рыцарь сможет вообще отличить балладу от канцоны или катрен от триолета… А тут сонет. Да еще сложного рисунка, какой предпочитают исключительно поэты из Загорья. Если бы еще не глагольные рифмы…

— Какие, какие? — Годимир глянул с подозрением — не издевается ли? С него станется.

— Да твои вот эти: «прошу — дышу», «смею — разумею».

— А что, нельзя?

— Почему? Можно. Только осторожно. — Шпильман снова оскалился непонятной улыбочкой. А непонятная — значит, сомнительная. — Слишком часто нельзя. Подряд нежелательно… Как у тебя — в одном катрене.

— Выходит, плохо? — насупился Годимир.

— И вовсе даже не плохо, — поспешил заверить его Олешек. — По крайней мере, мне понравилось. Пани-то хоть оценила?

— Ну… — Рыцарь пожал плечами.

— Наверное, оценила, раз шарфик подарила. От иной и того не дождешься, сколько песнями не досаждай. А воевода оценил?

Годимир махнул рукой — не спрашивай, мол. Улегся, отвернувшись к стене.

— Давай спать, Олешек. Завтра день нелегкий предстоит.

— Давай, — не стал возражать шпильман. Дунул на огонек и уже в полной темноте добавил вполголоса: — Если воеводе не понравилось, значит, точно хороший стих. Проверено, знаешь ли, не один раз…

Рыцарь хотел ответить, что музыкант выбрал не самый лучший способ для подтверждения красоты своих стихотворений, но как-то не подобрал нужных слов, а потом и рот открывать стало лень. Он провалился в глубокий, впервые по-настоящему спокойный после ясевой корчмы, сон.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

КОРОЛЕВСКИЙ СУД

Рассвет Годимир встретил на заднем дворе замка с мечом в руках. Гости короля Доброжира еще спали — чем еще заниматься благородным панам-рыцарям, съехавшимся людей посмотреть и себя показать? Позевывала охрана в караулке — утренние часы самые тяжелые, так и тянет плюнуть на все и уснуть. Едва продрав глаза, начинала копошиться по хозяйству челядь. Вот истопник пробежал с охапкой дров. Явно не для господского камина, а для кухонного очага. Мальчишки-поварята выволокли здоровенный котел с помоями. Поднатужились и опрокинули его под стену. Кухарка прошла с двумя корзинами, из которых высовывали гибкие змеиные шеи четыре гуся. Три серых, а один почти белый. Красавец. Гуси шипели и пытались ущипнуть молодку за округлую ляжку, прорисовывающуюся под толстой домотканой юбкой. Она цыкала на птиц и каждый раз при попытке покушения на свои прелести встряхивала корзины.

Годимир вдохнул поглубже свежий утренний воздух, который не портило даже зловоние раскинувшейся поблизости выгребной ямы, скинул через голову рубаху и вытащил меч из ножен. Приключения приключениями, испытания испытаниями, а ежедневными упражнениями пренебрегать нельзя. Иначе запросто можно лишиться какой-либо части тела, и хорошо, если не головы.

Ноги на ширине плеч, правая немного впереди. Правая рука под крестовиной меча, левая — на навершии. Клинок смотрит вперед, острие на уровне подбородка. Плуг.

Шаг левой ногой вперед. Меч взмывает вверх и застывает над головой. Крыша.

Удар сверху в голову воображаемого противника. Клинок со свистом рассекает воздух, но, не дойдя двух ладоней до земли, застывает.

Восходящий удар.

Шаг левой ногой назад. Гарда поднята до уровня уха. Острие смотрит врагу в лицо. Бык.

Укол.

Шаг в сторону. Косой, «гневный» удар. «Скрещенная» стойка — запястья перекрещены, клинок глядит в землю.

Удар снизу.

Крыша.

Удар сверху.

Поворот вокруг оси, меч за спиной в провоцирующей, «гневной» стойке…

Краем глаза Годимир заметил сутулого, бельмастого дружинника из числа челяди Желеслава. Соглядатай он у них, что ли? Только и бегает туда-сюда. Выискивает, вынюхивает. Ну, пускай видит…

Нанося из «гневной» стойки мощный, «раскалывающий» удар, рыцарь зацепился ногой за ногу и едва не упал. Успел кинуть клинок на сгиб предплечья — в ключ — и замер, припав на одно колено.

Выпрямился, сплюнул бельмастому под ноги: