Читать книгу "Капитаны песка - Жоржи Амаду"

Он приходит в себя оттого, что кто-то слегка постукивает по одной из ступеней лестницы. Скорчившись, приподнимается — встать во весь рост не дает ему скошенный потолок.

— Эй, кто там? — тихонько окликает он.

— А ты кто? — слышится в ответ, и сумасшедшая радость захлестывает его.

— Педро Пуля.

— Это ты верховодишь у «капитанов»?

— Я.

Раздается свист, а потом голос торопливо произносит:

— Сегодня приходил один из ваших, просил кое-что тебе передать…

— Ну?..

— Сюда идут… Потом! — И шаги удаляются.

Теперь на сердце у него легче. Может быть, это Дора прислала ему весточку? Да нет, что за чушь лезет в голову? Как могла она исхитриться, если тоже сидит взаперти? Это, конечно, «капитаны». Наверно, ломают себе голову, думают, как бы вытащить его отсюда. Сейчас самое главное — выбраться из карцера: отсюда не сбежишь. А вот потом, когда он выйдет из этой мышеловки, — дело другое… Дайте только выйти… Педро садится, начинает думать. Сколько времени он сидит, сколько дней прошло? Дня здесь не бывает, тянется одна нескончаемая темная ночь. Он нетерпеливо ждет возвращения мальчика, но тот почему-то задерживается, и Педро начинает тревожиться. Интересно, как там без него в шайке? Профессор наверняка уже выдумал, как ему сбежать отсюда. Да ведь не сбежишь. А пока он в колонии, и Доре придется оставаться в приюте… В эту минуту дверь открывается, Педро вскакивает, думая, что его сейчас выпустят, но чья-то рука отталкивает его.

В дверях стоит надзиратель Ранулфо с кружкой. Педро почти выхватывает ее у него из рук, выпивает воду несколькими глотками. Как мало! Только жажду обмануть… Надзиратель протягивает ему глиняную миску, в которой плавает несколько фасолин.

— А нельзя мне еще воды? — спрашивает Педро.

— Водичка завтра будет, — со смешком отвечает тот.

— Хоть глоточек…

— Сказал ведь: завтра! А будешь колошматить в дверь — просидишь тут не неделю, а две. — И дверь захлопывается перед самым его носом.

Гремит ключ в замке. Педро нашаривает в темноте миску, жадно выпивает мутную воду, даже не заметив, какая она соленая. Потом глотает твердые фасолины. От соленой фасоли пить хочется еще больше. Что ему одна кружка? Он бы сейчас выпил ведро… Педро снова укладывается на полу, старается ни о чем не думать. Проходят часы. Перед глазами у него стоит печальное лицо Доры. Болит все тело.

Какое-то время спустя снова раздается стук. Он подает голос.

— Тебе велели передать, чтобы не вешал нос. Они тебя вытащат, как только выйдешь из карцера…

— Сейчас что, ночь? — спрашивает Педро.

— Вечер.

— Помираю, так пить хочется…

В ответ — ни звука. Педро в отчаянии думает, что этот паренек ушел. Но почему он не слышал шагов на лестнице?

— Терпи. Кружку сюда никак не просунуть, — вдруг слышит он. — Закурить хочешь?

— Еще бы!

— Подожди минуту.

Через минуту в дверь еле слышно стучат, и откуда-то снизу раздается голос:

— Я просунул сигаретку. Пошарь посередине.

Педро осторожно вытягивает из щели под дверью сплющенную сигарету, спичку и кусочек коробка.

— Спасибо, — шепчет он.

За дверью возникает какой-то шум, слышится звонкая пощечина, звук падающего тела, а потом другой, незнакомый голос произносит:

— Еще раз поймаю — прибавлю срок!

Педро съеживается. Этот парень наверняка поплатится за свою доброту. Когда он выйдет отсюда, обязательно возьмет его к себе. К солнцу, к свободе. Осторожно, чтобы не уронить единственную спичку, он закуривает, пряча сигарету в кулак, чтобы сквозь щели между ступенями не заметили огонек. Снова наваливается на него безмолвие, лезут в голову тягостные мысли, проплывают перед глазами лица.

Докурив, он на коленях пристраивается в углу. Если б можно было заснуть… Исчезло бы страдальческое лицо Доры.

Сколько часов провел он здесь? Сколько дней? Тьма по-прежнему беспросветна, жажда все так же безжалостна. Три раза приносили ему воду и фасоль. Он уже понял, что пить соленый фасолевый отвар нельзя — от него жажда мучит еще сильней. Он ослабел, ноги точно чужие. От параши в углу исходит зловоние, ее не выносят. Живот у него болит, кажется, будто все кишки перепутались. Ноги не слушаются. Поддерживает его одна только ненависть, — ненависть, переполняющая душу.

— Сволочи… Сукины дети…

Только это и сумел он произнести, да и то шепотом. Нет больше сил кричать, барабанить в дверь. Ясно, что здесь он и умрет. Он видит распростертую на полу, умирающую от жажды Дору, а рядом — Большого Жоана, отделенного от девочки решеткой. Здесь же стоят плачущие Профессор и Леденчик.

В четвертый раз принесли ему воды и фасоли. Воду он выпил, а есть не стал. Слабым голосом произнес:

— Сволочи… Сволочи…

Но еще до того, как ему принесли еду (если можно назвать это едой), в этот день (для Педро все дни превратились в одну нескончаемую ночь) знакомый голос снова окликнул его. Он отозвался, не вставая:

— Сколько дней я тут?

— Пять.

— Дай закурить.

Сигарета немного подбодрила его, мысли прояснились, и он понял, что через пять дней умрет. Такую пытку не вынесет и взрослый мужчина. И ненависть его достигла предела — дальше уж некуда.

Опять ночь. У него на глазах умирает Дора. Рядом с нею, за прутьями решетки — Большой Жоан. Плачет Леденчик, плачет Профессор. Во сне все это или наяву? Ох как болит живот…

Сколько же времени будет длиться эта тьма? Сколько будет мучиться перед смертью Дора? Вонь от бочонка в углу нестерпима. Дора умирает, кончается. Может, и он живет последние минуты?

Рядом с Дорой вдруг появляется лицо директора. Пришел помучить ее перед смертью. Почему она так долго не умирает? Лучше бы — сразу… А теперь вот директор пришел, чтобы муки ее стали невыносимыми…

— Вставай, — слышит он голос. Директор пинает его ногой.

Педро шире открывает глаза. Доры нет. Перед ним — ухмыляющееся лицо директора:

— Ну, образумился?

Падая, Педро успевает подумать: «Как режет глаза свет! Жива ли Дора?»

Он снова в кабинете директора. Тот все улыбается.

— Как тебе у нас в гостях? Нравится? Теперь небось больше не потянет воровать, а? Я и не таких обламывал!

Педро исхудал до неузнаваемости: кожа да кости. Лицо у него даже не бледное, а зеленое, оттого что желудок расстроен. Рядом с ним стоит надзиратель Фаусто — это его голос слышал он во тьме карцера. Надзиратель — здоровенный детина, ходят слухи, что в жестокости с ним может соперничать только сам директор.