Читать книгу "Манечка, или Не спешите похудеть - Ариадна Борисова"

— Чего еще надо? — буркнул Виталий.

— Надо, чтобы женщина, как только тебя увидела, сразу вкипела. И чтоб ты назло всем, кто в такое не верит, понял — не жизнь тебе без нее, а прозябание…

Егор остановился и с вызовом поднял голову к небу. К потолку. В серых глазах плескалась нежность. «Эх, намешал же ты в себе, мечтатель чертов!» — подумал Виталий, уже не сердясь, и усмехнулся:

— Ты-то неплохо, гляжу, прозябаешь.

— А я, может быть, жду свою Ассоль… Смейся, смейся, чего стесняешься! Не внешне на нее похожую, мне другого плана женщины нравятся, а такую жду… одному мне предназначенную, понимаешь ты? Что, банальность сказал? Так найди настоящие слова, чтобы смысл тот же, но не банальность! Я бы к ней тоже прилетел на алых парусах. Вернее, на машине алой — пусть далеко видно, и с букетом алых роз.

Не миллионом роз, не потяну столько, но с очень большим букетом, и мне по фигу, что ты обо мне думаешь!

— Романтик ты, Егорка…

— Ну да, ну, романтик. А ты — нет? Думаешь, романтика ушла за туманом в горы и не вернулась? А мы-то с какого бодуна с тобой в геологию подались? Кормимся сладко, дрыхнем на перинах, ничего тяжелее туалетной бумажки в руках не держали? Не-ет, брат, тут натура, и романтика живее всех живых! Потому и твоя обида далеко заехала. С твоей стороны любовь, разлуки с болью, а Варюха возьми и сделай ручкой. Да еще этой самой ручкой сгребла все, что вместе нажито.

— Пусть, мне не жалко.

— Вот и не говори, что не романтик. Другой бы знаешь как психовал из-за всяких хахряшек. Все-таки есть о чем жалеть. Часы золотые дедовские — именные же были, да? Бабкины татарские серьги с изумрудами — фамильное наследство, ведь забрала? Твои вещи, не Варюхины. Коллекцию опять же…

— Справедливо, — хмуро пожал плечом Виталий. — Ей — обстановка, то-се… Мне — квартира. «Шестерку» оставила.

Разливая водку по чашкам, щербатым и по этой причине Варей не прихваченным, Егор хмыкнул:

— Диву даюсь на тебя. Квартиру кто получал? Не на улицу же хозяина выбрасывать из недвижимой собственности. А «Жигуленку» твоему сто лет в обед.

Виталий обиделся:

— Совсем недавно мотор сменил.

— Да-а! — отмахнулся Егор. — А у Варюхи «мерс» наклевывается. В придачу к коттеджу с бассейном и бизнесменом в нем. В трусах от Версаче… Извини, Виталька, за правду, но жена у тебя всегда налево смотрела. И не любила тебя. Было, может, увлечение вначале, потом — увы. Сама мне говорила, честно.

— Когда это? — вскинулся уязвленный Виталий.

Егор уклонился от ответа:

— Стало быть, поехали. За твое освобождение.

Они выпили. Егор занюхал горбушкой, повертел бутылку в руках, вчитываясь в мелкий шрифт наклейки:

— Хороша-а! Настоящая, «кристалловская»… В общем, что хотел сказать. Унывать тебе нечего, давай завязывай со своей никчемушной хандрой. Встретишь еще свою…

— Одному мне предназначенную? — произнес Виталий с едкой усмешкой, но чувствуя, как злость на жену, вопреки обидным признаниям друга, медленно испаряется из него.

Больше они не говорили ни о Варе, ни о других женщинах. Спорили о степени вероятности ошибок в шлиховых анализах верхних пород, о чем-то еще… В середине ночи Егоровой душе стало тесно, принялись отбивать на табуретках ритм «Yellow submarine», спели любимое из Визбора и «наутилусовские» хиты — обычный репертуар у костра. Егор вспомнил старье из отцовских пластинок и, как заведенный, все повторял «Звезду рыбака» густым «магомаевским» голосом:

Чтоб любила ты,

Чтоб, как Ассоль, умела ждать…

В начале сезона Виталий с Егором отправились на полевые в одной экспедиции. Там и случилось то, что теперь не давало Виталию ни спать спокойно, ни жить.

…День клонился к вечеру. Виталий положил в рюкзак образцы и собрался идти на базу, но вокруг стояла такая чудная тишина, что казалось — он находится на самом ее дне. Хотелось вслушаться в прозрачную глубину древнего таежного покоя. Виталий присел на обрывистый выступ, любуясь открывшимся взору раздольем с белыми зубцами вершин по краю. Они резко выделялись на фоне багряного заката. К ушам словно прильнули морские раковины, слышался прибой далеких волн. Миллионы лет назад здесь разливалось кембрийское море… В груди стиснуло, откликнулось величественной красоте. Виталий любил возвращаться с маршрута чуть позже остальных и не спешил.

Близко, из-под торчащего на спуске мшистого валуна, вспорхнул выводок рябчиков, нарушил тишину тревожным писком. Не успел Виталий подосадовать на заполошных пташек, как вдруг со стороны взгорья, где в распадке у расщелины горного ручья трудились ребята, послышался странный нездешний звук, точно бабахнул какой-то снаряд. Следом — адский грохот. На небе ни облачка… Что случилось? Катясь по земле взрывной волной, грохот отдался на скальной поверхности выступа, зябкой дрожью прошел по телу.

Забыв рюкзак с образцами, Виталий со всех ног бросился на страшный звук. Побежал, задыхаясь, по ребрам потерявшего устойчивость каменистого рельефа. Скакал зигзагами по стронутым с места кремневым осыпям, прыгал, как перепуганный заяц, по ломким гребням крутых уступов, по оседающей ступенями шаткой породе, а земля вокруг тряслась и стонала. Над леском, что отделял лагерь от взгорья, мощным столбом взметнулась крапчатая, смешанная с галькой, пыль. В этой пыли бушевало и неистовствовало нечто… Призрачный, пробужденный ото сна доисторический дракон, чей пыльный хвост яростно крутился и взрезал глыбы песчаника легко, будто ломти сыра.

Не разбирая троп, Виталий окунулся в знакомый лесок — теперь он словно парил в мглистом тумане. Пока продирался сквозь завалы свежего валежника, жуткий рев превратился в отдаленный гром и наконец в глухое утробное урчание. Дракон слился с оседающей пылью, обтек и закрыл взгорье серым аморфным телом. Виталий кинулся к узкому мыску перед распадком, взлетел туда, откуда обычно открывалось «орлиное» обозрение, вид на прелестную маленькую долину в ладонях гор, и застыл…

Ни распадка, ни ручья, ни долины больше не было. Далеко внизу еще слабо шевелились вырванные с корнями, искореженные деревья, а выше, до самого верха, неведомая дьявольская сила выгрызла и вылизала грунт так, что обнажились взблескивающие льдом, гладко срезанные слои вечной мерзлоты. По бывшему, распертому и углубленному руслу ручья, по всей истерзанной долине с грозным гулом катился, бурлил, гигантскими кусками сползал густой черный сель.

Виталий в панике спустился ниже по склону, задевая обнаженные корни накренившихся деревьев, рискуя вместе с ними рухнуть в плотную текучую грязь. Нашел место, где оторванный от склона пласт почв образовал в глинистой реке высокий затор. Сель переваливался через преграду, шумно протаскивая за собой валуны и шматы земли, покромсанной с кустами. Тяжкий поток коромыслами изгибал сосновые стволы, ломал их с оглушительным треском и низвергался с крутизны траурным водопадом. Оскальзываясь в поверхностном сыпуне, Виталий подобрался почти к самому краю затора и там, в хаосе изломанного древесного хлама, увидел под косо стесанным комлем ногу в кроссовке Егора.