Читать книгу "Дневник мага - Пауло Коэльо"

Теперь оставалось лишь установить крест. Последнее усилие –и я добьюсь своего! Но одной руки я вообще не чувствовал, а другая болела.Кроме того, они ведь были перебинтованы. Однако оставалась крепкая спина, накоторой когти пса оставили лишь несколько царапин. Если сумею подлезть подкрест и приподнять его, то, быть может, конец его соскользнет в ямку.

И я лег ничком, чувствуя, как земля хрустит на зубах,запорашивает глаза. Онемевшая рука напряглась в последний раз, чуть приподнялакрест, и я оказался под ним. Очень осторожно прижался хребтом к округломубрусу. Да, он был тяжел, да, поднять его было нелегко, но не превыше силчеловеческих. Припомнив упражнение «Зернышко», я медленно принял позу зародыша,следя, чтобы крест приходился как раз посередине спины. Несколько раз казалось,что он вот-вот соскользнет, но я успевал почувствовать это и, изменив положениетела, восстановить равновесие. Вот наконец я замер в позе эмбриона, так чтопочти касался лбом колен и при этом удерживал крест на спине. Оконечность брусазадела каменный холмик, но крест не соскользнул.

Хорошо хоть, что мне не надо спасать человечество, думал я,полураздавленный тяжестью креста и всего, что он олицетворял. И вдруг неистовыйрелигиозный восторг охватил меня. Я вспомнил того, кто нес крест на спине,того, чьи израненные руки не могли – в отличие от моих – избежатьмучительно-болезненных прикосновений грубого дерева. Но уже в следующий мигэтот перемешанный со страданием восторг исчез, потому что брус снова качнулся уменя на спине.

И тогда, медленно распрямляясь, я начал возрождаться.Оглянуться было нельзя, и потому ориентироваться я мог только по звуку – новедь немного раньше я уже овладел искусством воспринимать мир на слух, словноПетрус мог угадать, что вскоре мне понадобится этот вид постижения. Ячувствовал, как тяжелый крест приходит в соприкосновение с уготованным ему каменнымлоном, как медленно он поднимается, освобождая меня от этого искуса и вновьстановясь причудливой рамкой, окаймляющей Путь Сантьяго.

Оставалось сделать последнее усилие. Я присяду на корточки,и крест должен будет, соскользнув с моей спины, проникнуть в отверстие. Два-трикамня слетели, но теперь мне помогал уже сам крест, всем своим весомустремленный в предназначенное для него место. И вот по тому, как по-иномудавил крест, я понял, что основание его высвободилось. Наступал решающиймомент, напомнивший мне о том, как надо было пройти под потоком воды.

Момент решающий и самый трудный, ибо человек боится потерятьдобытое и склонен сдаться, пока этого не случилось. Снова осознал всюбессмысленность своей затеи: зачем мне устанавливать поваленный крест, еслиединственная моя цель – обрести свой меч и повалить все, сколько ни есть их насвете, кресты ради того, чтобы Христос-Спаситель воскрес в этом мире. Впрочем,все это было не важно.

Я рывком распрямился, крест соскользнул туда, куда надо, амне в очередной раз стало ясно: имя той, кто направляла мои действия во времяэтой изнурительной работы, – Судьба.

На миг мне показалось, что этого толчка недостаточно икрест, покачнувшись, вновь свалится на меня. Но я услышал только глухой удар –это основание комля стукнулось о дно ямы.

Медленно-медленно я стал оборачиваться. Крест, еще чутьпокачиваясь, высился над землей. Несколько камней скатились с верхушки холмика,но крест устоял. Я торопливо положил камни на место, приник к кресту, обхвативего руками, чтобы погасить последние колебания. В эту минуту он стал для меняживым и теплым; и не было сомнений в том, что во все продолжение этой тяжкойработы он был моим другом. Я осторожно отпустил его, ногой подгребая камни кего основанию.

Некоторое время я любовался плодом своих усилий, пока ненапомнила о себе боль в израненных руках. Петрус все еще спал. Подойдявплотную, я слегка потыкал его носком башмака.

Тотчас проснувшись, он взглянул на крест и сказал только:

– Очень хорошо. В Понферраде сменим тебе повязки.

Традиция

– Лучше бы я поднял дерево, честное слово. А так, с крестомна плечах, мне казалось, будто поиски мудрости сводятся к тому, что людиприносят тебя в жертву.

Я оглянулся по сторонам, и только что произнесенные словаповисли в пустоте. История с крестом отодвинулась в какую-то дальнюю даль, хотявсе это было только вчера. И никак не вязалось с отделанной черным мраморомванной и с джакузи, где я нежился в теплой воде, медленно потягивая из хрустальногобокала превосходную «риоху». Петруса я не видел – он находился в номерероскошного отеля, где мы остановились.

– Так почему же все-таки крест?

– Стоило немалых трудов убедить портье, что ты не бродяга, –крикнул он из комнаты.

Я знал по опыту, что, если Петрус сменил тему, настаиватьбесполезно. Я вылез, надел длинные брюки и свежую рубаху. Осторожно размоталбинты, ожидая увидеть открывшиеся раны. Однако лишь там, где отстала корочка,выступило немного крови. Они уже снова зарубцовывались, и я чувствовал себяпревосходно.

Мы поужинали в гостиничном ресторане. Заказанное Петрусомфирменное блюдо[17] – паэпью по-валенсиански – съедено было в молчании и запитоароматной «риохой». Покончив с едой, Петрус предложил мне прогуляться.

Мы вышли из отеля и направились в сторону вокзала. Петрус,по своему обыкновению, погрузился в молчание и за все время пути не вымолвил нислова. Когда мы оказались на грязных, пропахших машинным маслом путях, онуселся неподалеку от исполинского локомотива и сказал:

– Побудем здесь.

Но мне вовсе не хотелось пачкать свежие брюки, и я осталсяна ногах. Осведомился, не лучше ли дойти до главной площади Понферрады.

– Путь Сантьяго близится к концу, – отвечал мой проводник. –А поскольку наша действительность куда ближе к этим железнодорожным вагонам,нежели к прелестно-безмятежным видам, которыми любовались мы с тобой во времянашего путешествия, будет лучше поговорить именно здесь.

Петрус велел мне снять кроссовки и рубаху. Потом ослабилперевязку на предплечье, сделав ее менее тугой, но забинтованные кисти нетронул.

– Не беспокойся, – сказал он. – Сейчас тебе руки непонадобятся – по крайней мере, хвататься ими ни за что не будешь.

Он был как-то необычно серьезен и говорил так значительно,что я невольно встревожился – должно было произойти нечто важное.