Читать книгу "Город мясников - Виталий Сертаков"

Если мы успеем сейчас туда ворваться, пока орган на полной мощности, город нас назад не выплюнет.

– Декурия, за мной!

Город навис над нами колючими иглами, зыбкими сполохами, шепотами и стонами фантомов. Этим шепотам и стонам доверять нельзя, у них нет источников и нет завершения, лишь вечное эхо. Анализатор навязчивым писком сообщил, что состав воздуха не рекомендован для дыхания, легкие над городом агонизируют.

– Я первый, Селен, вызываю центуриона!

– Я центурион Медь, слушаю!

– Мы в сотне ярдов от входа, потерь нет, прошу разрешения на самостоятельные действия!

– Ждите остальных.

– Уйдет улица…

Термометр показывал, что становится все жарче, биоанализатор выдал две огненные полоски над прицельной шкалой, справа от полосок быстро поползли расшифрованные показания состава атмосферы.

Пока пористые легкие города справлялись, не пропускали орды гнуса, стаи болезнетворных клещей и шлейфы радиации, приплывающие неизвестно откуда. Легкие по-прежнему клубились над красными шпилями, над энергостанцией и дворцом местного падишаха, наспех возведенном из останков первого базового лагеря. Хотя, вероятно, правителя города Мясников называли вовсе не падишахом, а как-то иначе, но нам это уже неважно, поскольку от дворца остались руины. Кто-то смял дюймовую сталь, словно пустую сигарную коробку. Дворец – не наша цель, но смотрится кошмарно…

– Первая декурия, разрешаю самостоятельную атаку! – центурион произнес это с некоторым сомнением в голосе, но Медь у нас всегда излишне долго сомневается. Такой уж характер.

– Салют первым, салют тем, кто не забыл о чести… – затянул Карман, выстраиваясь рядом со мной в боевой клин.

И сразу же песню подхватил десяток глоток. Полевой марш легионеров, гимн преданности и отваги. Так уж повелось, и не нами заведено, что эту песню запевают всегда, когда смерть особенно близка и требуется крепкое плечо товарища. Когда впереди неизвестность и нельзя обернуться, не то что отступить хотя бы на шаг. Потому что сзади на твою смелую спину смотрит родина.

Я запел вместе со всеми.

– Салют первым, салют тем, кто не забыл о чести!.. – выкрикивали мы, и небо вздрагивало, пугаясь нашей мощи.

27МАЛЬЧИК

Одна смерть – это трагедия, миллионы смертей – это статистика.

И. Сталин

Три дня наверху горело, лязгали гусеницы бронетранспортеров, сминая огороды и хилые постройки, стрекотали пулеметные очереди, полыхали хутора на склонах гор, спрятанные среди густых лесов. Потом стало тихо и в тишине завыли женщины. Никос вылез из бомбоубежища. Он научился ловко душить крыс, но крысиное мясо оказалось мерзким. Он выбрался и очутился в пустыне.

От родного дома уцелел лишь фундамент. Сада больше не существовало. Обугленный забор походил на почерневшие зубы курильщика. Над городом клубился дым и кружила бирема со звездной эмблемой конфедерации. Никос пошел туда, где раньше была кухня. Ноги вязли в пепле. Он не смог добраться до люка, поперек крышки упала массивная чердачная балка.

Маленькие братья задохнулись. Никос чувствовал их смерть сквозь камни фундамента. Еще он чувствовал живых людей. Люди выходили из домов и куда-то шли. Напуганные, обозленные, растерянные, плачущие.

Он толкнул калитку и побрел вслед за жидкой толпой. Его ноги двигались автоматически, он даже не ощущал, куда ступает. Некоторые оглядывались на его закопченное лицо, истлевшую рубаху и прибавляли шаг. Некоторые узнавали его и торопливо отходили в сторону.

– Страшила живой… – один раз услышал он.

В этой школе учились когда-то дети прихожан из храма Всеблагого мученика, а потом многие годы учились все подряд, даже дети остепенившихся, отставших от таборов романов. Но в последний год оказалось, что детям прихожан из храма Единого недостойно учиться вместе с безбожниками, и снова в школе остались только те, кто чтил угловые иконы…

Люди медленно и молча входили, пробирались мимо разбитых ворот, как будто их тянуло внутрь магнитом. Они не глядели друг другу в глаза, точно были голые.

В школе снарядом вырвало ворота и кусок кровли. Парты, спортивные снаряды, глобусы и прочий деревянный инвентарь тлел в куче посреди спортзала. Очевидно, совсем недавно тут полыхал веселый костер. Никос увидел спрессованные огнем корешки сотен нераспакованных учебников. К дальней стене были прибиты двое – старенький директор школы и женщина, преподававшая историю. Никосу только предстояло у нее учиться, он наслушался от сестер о ее придирчивости и захватывающе интересных уроках.

Никос встретился с директором глазами, и это показалось ему особенно страшным. Распятый старик еще был жив, он узнавал людей, и он оказался не каким-то чужестранцем, а напротив, прожил в городке почти шестьдесят лет, а Никос гонял мяч с его внуками, до того как все это началось…

Горожане окаменели, даже не предпринимая попыток приблизиться к несчастным, прибитым крюками к темной древесине. Никосу показалось в тот миг, что планета замерла, приостановила свой бег. Никак не могло случиться, чтобы после подобного все шло, как прежде. Но все действительно шло, как прежде, и в настороженной тишине, между всхлипами и стенаниями женщин, стало слышно, как стартует в Ласковицах очередная ракета.

Вскоре приземлилась голубая бирема с эмблемой миротворческой миссии Сената. Как всегда, они явились вовремя. Никос вернулся к дому, но дома было тихо. Мертвые лежали, присыпанные золой. Явились парни в бронежилетах и шлемах, в белых масках, с собаками. Многих маленьких детей они отправляли в интернат, кого-то увозили в столицу. На голубой биреме прилетела девушка-журналист, без спросу забралась в кухню и стала краситься перед зеркальцем. Она курила, держа руку на отлете, пока помощница укладывала ей волосы, оператор и осветители тоже курили и передавали друг другу бутылку с ромом. Никос глядел на них, не моргая, точно рассматривал инопланетян.

– Как я, нормально? – деловито осведомилась девушка у оператора, он показал ей большой палец. Тогда журналистка сделала тревожное лицо и с придыханием поведала миру о «новых бесчинствах распоясавшихся националистов…».

Никос повернулся и вышел через заднюю калитку. Он прошел по выжженному огороду, по стерне, и, не останавливаясь, начал подниматься в гору.

– Мальчик! – кричали внизу. – Мальчик, вернись!

– Я вам не мальчик, – шептал он, обдирая ладони и колени. – Я вам не мальчик. Я – Волкарь!

28ОНО ЖДЕТ ТЕБЯ

Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.

Эпикур

Мы ворвались в город Мясников под стройный басовитый речитатив и грохот ходуль. Улица-кишка в последний момент извернулась, два шагателя покатились кубарем, но парни не растерялись, выровняли машины. Бот нырнул за нами, занял позицию и теперь мощными прожекторами подсвечивал дорогу. Жаль, что Свиная Нога не сможет прикрывать нас до самого комбината. Еще одно подлое свойство города. Летать в его черте могут исключительно живые существа. Ящеров и птиц воздух держит, а техника проваливается.