Читать книгу "Далекие часы - Кейт Мортон"

Пятьдесят лет на одном месте. Неудивительно, что она так популярна в своей части Саутуарка, хлопотливом болтливом партере, отделенном от блистательного бельэтажа Доклендса. Некоторые из старейших клиенток знают ее еще с тех пор, когда вместо ножниц она держала в руках метлу, а теперь они не доверяют укладку своих бледно-лиловых кудряшек никому другому. «Люди не дураки, — говорит тетя Рита, — дай им немного любви, и они твои навеки». А еще у нее сверхъестественное чутье на победителей местных скачек, что тоже способствует бизнесу.

Я не особо разбираюсь в братьях и сестрах, но совершенно уверена, что свет не видывал таких непохожих сестер. Мама замкнута, Рита нет; мама предпочитает аккуратные туфли-лодочки, Рита готовит завтрак на шпильках; мама — запертый сейф семейных историй, Рита — неистощимый источник новостей. Я знаю это по личному опыту. Когда мне было девять лет и мама легла в больницу удалить камни в желчном пузыре, папа собрал мои вещи и отправил меня к Рите. То ли тетя почувствовала, что юное деревце в ее дверях пребывает в досадном неведении относительно своих корней, то ли я засыпала ее вопросами, а может, она просто увидела возможность позлить мою мать и нанести удар в их старинной войне, но на той неделе она взяла на себя труд заполнить многие пробелы.

Она показала пожелтевшие фотографии на стене, поведала забавные истории о том, каким был мир, когда она была моей ровесницей, и нарисовала яркую картину, полную красок, запахов и давно забытых голосов, которая заставила меня остро осознать то, что я уже смутно подозревала. Дом, где я жила, семья, в которой я росла, — все это было выхолощенным и одиноким. Я помню, как лежала на гостевом матрасике в доме Риты, четверо моих двоюродных сестер наполняли комнату тихим посапыванием и беспокойными ночными звуками, и я мечтала, чтобы Рита была моей матерью, чтобы я жила в теплом суматошном доме, трещащем по швам от сестер и семейных легенд. Еще я помню, как меня мгновенно окатила волна вины, едва эта мысль сформировалась в голове; как я плотно зажмурилась и представила свою предательскую мысль комком спутанного шелка, в уме распутала его и призвала ветер унести его далеко-далеко, как будто его никогда не бывало.

Но он был.

Неважно. Стояло начало июля, ужасная жара; такая жара, какую носишь за собой в легких. Я постучала в стеклянную дверь и в этот миг заметила свое усталое отражение. Можете мне поверить: делить диван с собакой, страдающей газами, не слишком полезно для цвета лица. Я заглянула за табличку «Закрыто» и обнаружила, что тетя Рита сидит за ломберным столом в глубине салона, жует сигарету и разглядывает что-то маленькое и белое. Она махнула мне рукой и завопила, перекрикивая дверной колокольчик и «Supremes»:[25]

— Эди, милочка! Одолжи мне свои глазки, куколка!

Навещать салон тети Риты — все равно что путешествовать во времени: черно-белая шахматная плитка на полу, ряд якобы кожаных шезлонгов с лаймово-зелеными подушками, перламутровые яйцеобразные фены на выдвигающихся ручках. Плакаты с Марвином Гэем,[26]Дайаной Росс[27]и «Temptations»[28]в рамках за стеклом. Неизменный запах перекиси водорода и горелого жира из соседней забегаловки, схлестнувшихся в смертельном противостоянии.

— Я пытаюсь продеть эту чертову штуковину сюда и сюда, — пояснила Рита, не вынимая изо рта сигареты. — Как будто мало того, что у меня пальцы одеревенели, — проклятая лента так и вьется, как живая.

Она бросила вещицу мне, и, прищурившись, я поняла, что это кружевной мешочек с дырочками наверху для шнурка. Тетя Рита кивнула на коробку точно таких же мешочков у своих ног.

— Это сувениры для девичника Сэм. Ну, то есть будут сувенирами, когда мы их закончим и набьем всякой всячиной. — Она стряхнула пепел с сигареты. — Чайник только что вскипел, в холодильнике найдется немного лимонада, если хочешь.

Мое горло сжалось при одном лишь предложении.

— С удовольствием.

Не самое банальное слово для характеристики маминой сестры, зато самое верное: она пикантна, моя тетя Рита. Глядя, как она разливает по бокалам лимонад — круглая попа распирает юбку именно там, где надо; талия до сих пор тонкая, несмотря на четырех детей, выношенных более тридцати лет назад, — я искренне верила в пару-тройку историй, которые за минувшие годы случайно узнала от матери. Все они без исключения были поданы в виде предупреждений о том, как не поступают леди, однако оказали совершенно непредусмотренный эффект: создали для меня восхитительную легенду о подстрекательнице тете Рите.

— Вот, держи, милочка. — Она протянула мне бокал для мартини с шипящими пузырьками и плюхнулась на стул, вонзив в свой начес все десять пальцев. — Уф, что за день! О боже, ты выглядишь такой же усталой, как я себя чувствую!

Я отпила немного восхитительного лимонада; бурные пузырьки обожгли горло. «Temptations» начали проникновенно петь «Му Girl», и я спросила:

— Мне казалось, ты не работаешь по воскресеньям?

— Обычно не работаю, но одной из моих старинных дорогуш нужно было подкрасить волосы и сделать укладку для похорон — к счастью, не ее собственных, — и мне не хватило жестокости ей отказать. Делай то, что должен, понимаешь? Некоторые из них мне как родные. — Она осмотрела мешочек, через который я продернула ленту, затянула шнурок и снова ослабила, клацая длинными розовыми ногтями. — Хорошая девочка. Осталось всего двадцать.

Тетя протянула мне еще один. Я шутливо отдала честь.

— Как бы то ни было, это дало мне возможность немного заняться свадьбой подальше от любопытных посторонних глаз. — Ее собственные глаза на мгновение распахнулись и сощурились, словно ставни. — Моя Сэм — ужасно пронырливая особа, с самого детства. Вечно лазала по шкафам в поисках рождественских подарков, а после удивляла брата и сестер, угадывая, что лежит под елкой. — Тетя достала очередную сигарету из пачки на столе. — Вот ведь плутишка! — И чиркнула спичкой; кончик сигареты с надеждой вспыхнул и успокоился. — А ты как поживаешь? У таких молодых особ в воскресенье должны быть дела поприятнее.

— Приятнее, чем это? — Я показала второй белый мешочек с продернутой ленточкой. — Что может быть приятнее?

— Нахалка, — улыбнулась она, и ее улыбка напомнила мне Ба, чего маме никогда не удавалось.

Я обожала Ба так сильно, что это разбивало в пух и прах любые подозрения об удочерении. Она жила одна, сколько я ее помнила, и охотно повторяла, что хотя ей не раз предлагали руку и сердце, она ни за что не выйдет замуж во второй раз и не станет служанкой старика, поскольку знает, каково быть возлюбленной молодого мужчины. «Каждому горшку найдется своя крышка», — часто поучала она и благодарила Бога за то, что отыскала свою крышку в моем дедушке. Я никогда не видела мужа Ба, маминого папу, или, по крайней мере, не помнила его — он умер, когда мне было три года; а в тех редких случаях, когда мне приходило в голову расспрашивать о нем, мама, с ее нелюбовью к обсуждению прошлого, спешила отделаться пустыми фразами. Рита, к счастью, была более открытой.