Читать книгу "Жизнь холостяка - Оноре де Бальзак"

— Славно придумано! — сказала Флора.

— А раз можно иметь пятьдесят тысяч франков процентов с восьмисот девяноста тысяч, то нужно заставить его еще и занять сто сорок тысяч франков на два года, с уплатою в два срока. За два года мы ведь получим сто тысяч из Парижа и девяносто тысяч здесь; значит, мы ничем не рискуем.

— Без тебя, мой чудный Макс, что стало бы с нами? — сказала она.

— А завтра вечером, у Коньеты, после того как я увижу парижан, я найду способ заставить самих Ошонов спровадить их.

— Как ты умен, мой ангел! Ты просто прелесть!

Площадь Сен-Жан расположена посреди улицы, именуемой Гранд-Нарет в верхней своей части и Птит-Нарет — в нижней. В Берри слово «Нарет» обозначает то же, что и генуэзское слово «салита», — то есть улицу с крутым спуском. Нарет очень круто спускается от площади Сен-Жан к Вилатским воротам. Дом старика Ошона стоит прямо напротив дома Жан-Жака Руже. Когда занавеси были раздвинуты или двери оставались открыты, из залы Ошонов, из того окна, у которого любила сидеть г-жа Ошон, часто можно было видеть, что происходит в доме у папаши Руже, и обратно. Дом Ошонов так походил на дом Руже, что, несомненно, оба здания были построены одним и тем же архитектором. Ошон, в свое время сборщик налогов в беррийском городе Селль, переехал на жительство в свой родной город Иссуден, женившись на сестре помощника интенданта, дамского угодника Лусто, и обменяв место в Селле на место податного инспектора в Иссудене. Выйдя в отставку уже в 1786 году, он избежал бурь революции, к принципам которой, впрочем, примкнул целиком, как и все порядочные люди, подпевающие победителям. Г-н Ошон не зря пользовался славой отчаянного сквалыги. Но изображать его — не значит ли повторяться? Одной черты его пресловутой скупости будет, пожалуй, достаточно, чтобы обрисовать вам г-на Ошона целиком.

Когда его дочь, впоследствии умершая, выходила замуж за одного из Борнишей, нужно было дать обед семье нареченного. Жених, который должен был наследовать большое состояние, смертельно огорчался тем, что неудачно вел свои денежные дела, а в особенности тем, что отец с матерью не желали ему помочь. Старики Борниши тогда были еще живы и счастливы тем, что г-н Ошон взял на себя опеку, желая спасти приданое своей дочери. В день заключения брачного контракта старшее поколение обоих семейств, разодетое по-праздничному, расположилось в зале, Ошоны с одной стороны, Борниши — с другой. Во время чтения контракта, торжественно оглашаемого молодым нотариусом Эроном, вошла кухарка и попросила бечевку, чтобы перевязать индейку, составлявшую существенную часть обеда. Отставной сборщик налогов извлек из кармана своего сюртука обрывок бечевки, который, без сомнения, уже послужил в прошлом для перевязки какого-нибудь свертка, и отдал кухарке, но крикнул ей вдогонку: «Грита, а бечевочку, смотри, возврати!» Грита в Берри — сокращенное имя Маргариты.

После этого вы поймете и г-на Ошона, и шутку, ходившую в городе по поводу этой семьи, состоявшей из отца, матери и троих детей: «смешон, как Ошон».

Из года в год старый Ошон становился все более мелочным и хлопотливым, а ему теперь было восемьдесят пять лет! Он принадлежал к тому разряду людей, которые во время оживленного разговора наклоняются посреди улицы, подбирают булавку, говоря: «Вот и поденная плата женщины!» — и втыкают себе эту булавку в обшлаг рукава. Он с большим огорчением жаловался на плохую выделку нынешних сукон, в доказательство этого сообщая, что его сюртук служил ему только десять лет. Высокий, сухопарый, желтолицый, неразговорчивый и мало читавший, он неустанно соблюдал, подобно мусульманину, заведенный порядок и требовал у себя в доме величайшей воздержности, ограничивая в еде и в питье свою семью, надо сказать, довольно многочисленную и состоявшую из его жены, урожденной Лусто, двух его внуков — Баруха и Адольфины, наследников старых Борнишей, — и, наконец, другого внука — Франсуа Ошона.

Старший сын Ошона, в свое время по семейной льготе избежавший призыва, но взятый в 1813 году по набору в так называемую почетную гвардию, погиб в битве при Ганау. Этот предполагаемый наследник очень молодым женился на богатой женщине, чтобы не подлежать призыву в войска, а когда его призвали, он, как бы предвидя свой конец, прожил все свое состояние. Его жена, издали следовавшая за французской армией, умерла в Страсбурге в 1814 году, оставив долги, которых старый Ошон не платил, отвечая кредиторам следующим положением старинной юриспруденции: женщины неправомочны.

Все же оставалось по-прежнему пятеро Ошонов, так как эта семья состояла из трех внуков, деда и бабки. Шутка на их счет: «смешон, как Ошон» продолжала существовать — ни одна насмешка не стареет в провинции. Грита, уже шестидесятилетняя старуха, обслуживала всех.

Дом, хотя и обширный, был скудно обставлен. Тем не менее оказалось, что Жозефа и г-жу Бридо можно было очень удобно поместить в двух комнатах на третьем этаже. Тут-то старый Ошон раскаялся, что зачем-то оставлял наверху две кровати, при них два старых некрашеных кресла, обитых ковровой материей, и умывальный стол, на котором в тазу с синей каймой красовался кувшин для воды, именуемый горлачом. В этих комнатах, где привольно бегали мыши и крысы, старик хранил на соломе зимний запас яблок и груш, кизила и айвы; таким образом, все здесь пахло плодами и мышами. Г-жа Ошон велела привести комнаты в порядок; обои, кое-где отставшие, были приклеены облатками для запечатывания писем, на окна были повешены занавесочки, выкроенные из ее старого муслинового платья. Так как муж не разрешал купить покромчатые коврики, то коврик, лежавший перед ее кроватью, она отдала своей крестнице, назвав эту сорокасемилетнюю мать семейства «бедной девочкой». Г-жа Ошон заняла у Борнишей два ночных столика и весьма смело взяла напрокат у старьевщика, соседа Коньеты, два старых комода с медными ручками. Была у нее пара подсвечников из дорогого дерева, выточенных ее отцом, страдавшим пристрастием к токарному искусству. С 1770 но 1780 год у богатых людей была мода учиться какому-нибудь ремеслу, и г-н Лусто-отец, отставной смотритель питейных заведений, был токарем, как Людовик XVI — слесарем. Подсвечники были снабжены розетками, выточенными из корней розового, персикового и абрикосового дерева. Г-жа Ошон не побоялась рискнуть этими драгоценными реликвиями! Такие приготовления и жертвы усугубили угрюмое расположение духа г-на Ошона, который до тех пор все еще не верил в приезд Бридо.

В тот день, что был ознаменован историей с тележкой Фарио, г-жа Ошон после завтрака сказала мужу:

— Надеюсь, Ошон, вы как следует примете госпожу Бридо, мою крестницу.

Потом, удостоверившись, что ее внуков поблизости не было, она прибавила:

— Я распоряжаюсь своим имуществом, не вынуждайте меня вознаградить в моем завещании Агату за дурной прием.

— Неужели вы думаете, сударыня, — ответил Ошон кротким голосом, — что в моем возрасте я не знаю правил вежливости, понятных всякому ребенку и мало-мальски порядочному человеку?

— Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, старый притворщик. Будьте приветливы с нашими гостями и помните, как я люблю Агату...