Читать книгу "Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс"

Она сидела в машине, пока он покупал уголь, масло для ламп, сосиски и аспирин. Все ее тело болело — наверное, у нее был грипп. На обратном пути, немного успокоившись под действием мерного шелеста дождя по крыше, они достигли временного перемирия. Вернувшись в коттедж, Ребекка поняла, что забыла про газеты. Во всем доме не нашлось и клочка бумаги, поэтому Гаррисон вырвал первые несколько глав из Унесенных ветром и использовал для растопки. «Мы уже жжем книги, — подумала Ребекка, — что дальше?»

На следующее утро она проснулась от приступа кашля. Подушка промокла насквозь. Ребекка подняла глаза и увидела, как на потолке набухает капля воды, потом срывается вниз и падает на постель.

Она разбудила Гаррисона. Крыша протекает — он должен что-то предпринять.

— Но что?

— Починить крышу. Наверное, какая-то плитка расшаталась.

Он моргнул:

— Господи, Ребекка…

— В уборной во дворе я видела стремянку. Тебе надо будет выглянуть наружу и проверить.

— Наружу?

— Через люк в крыше, — разъяренная, бросила она. — Через чертов люк, Гаррисон!

Она спустилась на кухню за ведром и тряпкой. Ей казалось, что голова ее набита соломой, грудь болела. Когда Ребекка вернулась в спальню, Гаррисон устанавливал стремянку под люком.

— У меня может закружиться голова, — сказал он.

— Не будь таким слабаком.

— Я боюсь высоты.

— Но мы не можем спать, когда нам на голову льется вода. Мы оба умрем от пневмонии.

— Тогда надо вернуться в Лондон.

— В Лондон? — изумленная, она уставилась на него.

— Я скажу Грегу, что погода испортилась.

— Но я не собираюсь возвращаться в Лондон. Мне нравится здесь.

— Здесь нет никаких удобств, — пробормотал Гаррисон.

— А как ты себе это представлял? — язвительно поинтересовалась она. — Думал, тут будет как в отеле? Просто почини крышу, и все.

— Чини сама, — бросил он и пошел вниз.

Ребекка вскарабкалась по лестнице, открыла задвижку люка и подтолкнула его плечом. Люк открылся; она ощутила запах паутины. Скат крыши был не слишком крутым, и она заметила, что край одной из каменных плит сколот. Привстав на цыпочки, она подтолкнула отколовшийся кусок на место. Потом, пригнувшись, нырнула обратно в люк и захлопнула его. Ребекка спустилась по лестнице; напрягая все силы, отодвинула кровать подальше от места протечки. Ее знобило; она забралась под одеяло и долго лежала, откашливаясь и пытаясь согреться.

Когда она спустилась вниз, Гаррисон стоял у печки и пил чай. Он налил и ей кружку.

— Прости, — сказал он. — Видишь ли, я ужасно боюсь высоты.

— Неважно, я уже все починила. — Она села в качалку, грея о кружку руки.

— Нам лучше вернуться в Лондон. Я не думал, что здесь будет так.

— Нет, — упрямо ответила она. — Ты обещал, Гаррисон. Три недели. Дождь не будет идти вечно.

Он поджарил для них хлеб, сварил яйца. Ребекка не могла есть, поэтому он проглотил ее порцию.

Доев завтрак, Гаррисон сказал:

— У нас кончаются продукты.

После возни с крышей и кроватью она чувствовала себя совсем обессиленной.

— На этот раз придется тебе ехать самому, — сказала Ребекка. — Мне слишком плохо, чтобы садиться за руль.

Гаррисон вымыл посуду, потом надел свой плащ и шапку, забросил за плечо рюкзак и вышел из дома. Сидя у печки, она смотрела, как он шел по пустоши, пока его силуэт не растворился в тумане.

Ребекка приняла аспирин и вернулась в постель. Она свернулась клубком на его стороне кровати, оставшейся сухой, и задремала. Потом проснулась, кашляя и ежась от озноба. Посмотрела на часы — было уже три. Она проспала почти пять часов.

Ребекка набросила теплый свитер и спустилась вниз. Гаррисона не было. Она не увидела ни его плаща, ни рюкзака. Наверное, заглянул пообедать в паб. Прошел еще час, потом два, и она поняла, что Гаррисон ушел — бросил ее одну и вернулся в Лондон.

«Какого черта, — подумала она. — Без него гораздо лучше». Она все равно останется тут. Зачем возвращаться в Лондон, если ее там никто не ждет. Похоже, приятель Гаррисона редко здесь появлялся. Надо узнать, не разрешит ли он Ребекке провести зиму в коттедже.

Майло наверняка забрался бы на стремянку и попытался починить крышу. Гаррисон был мягким и бесхребетным. Он понравился ей, потому что казался непохожим на Майло, она думала, что он специально не задает ей вопросов об ее прошлом, но на самом деле ему было все равно. Он избегал любых сложностей, любых стычек. Она думала, что после Майло именно этого и хочет, но все оказалось совсем не так. Спорить с Гаррисоном было все равно что препираться с дверным ковриком.

Ребекка собрала себе ужин из остатков продуктов, но поняла, что не голодна, поэтому накрыла еду тарелкой и поставила на подоконник, в холодок. Она с облегчением думала о том, что ей больше не придется, превозмогая плохое самочувствие, поддерживать разговоры.

В тот вечер она заснула с помощью трех таблеток аспирина и остатков виски, но проснулась рано утром от кашля. Теперь она уже не видела ничего хорошего в своем одиночестве. Конечно, она никчемный и отвратительный человек, Гаррисон правильно сделал, что ушел от нее. У себя в голове она перебирала события последних месяцев. Ее телефонный звонок, когда она узнала, что Майло изменяет ей с Тессой Николсон. Ее тоску, озлобленность, ярость — и последствия этой ярости. «Видите ли, ребенок погиб. Его выбросило из машины. Мне сказали, он умер мгновенно». Ужас, обуявший ее от этих воспоминаний, был таким же острым и всеобъемлющим, как в тот день, когда Фредди Николсон позвонила в Милл-Хаус. Вина лежала на ней тяжким грузом — Ребекке было трудно дышать.

Следующие два дня она провела в постели. Ребекка не видела смысла подниматься. Ей не с кем было говорить, нечего делать. Она чувствовала себя ужасно одинокой; ей хотелось, чтобы рядом кто-нибудь был — кто угодно. Она жалела, что, уходя от Майло, не взяла с собой собаку — Джулия составила бы ей компанию. Она высушила промокшую подушку на печке, улеглась в кровать, подложив под спину две подушки и свернутый свитер, стараясь поменьше кашлять. Заваривая на кухне чай, она заметила вдалеке двоих человек, медленно бредущих через пустошь: судя по рюкзакам за спинами, это были туристы. Между ними и Ребеккой стеной стоял дождь. Она ни с кем не говорила уже несколько дней. Наверное, если бы ей пришлось сейчас заговорить, она издала бы только хриплое карканье.

В ту ночь ей приснилось, что ребенок Тессы, громко плача, лежит на крыше, а она пытается дотянуться до него. Она стояла на цыпочках на верхней ступени стремянки и тянула руки с такой силой, что они болели. Но ребенок был слишком далеко.

Ребекка проснулась в слезах; у нее в ушах еще стоял детский крик. Она понимала, что ей недалеко до нервного срыва, поэтому, несмотря на кашель и слезы, повиновалась инстинкту самосохранения, приказавшему ей выбраться из кровати и одеться. Ноги у нее подкашивались; спускаясь по лестнице, она упиралась одной рукой о стену, чтобы не упасть. На кухне она увидела, что в ведре кончилась вода, поэтому вышла на улицу и набрала воды из колодца. Дождь перестал; яркое солнце заставило ее зажмурить глаза. Вернувшись в дом, Ребекка бросила последние несколько кусков угля поверх розовеющей золы в печи, налила воду в чайник и заварила себе чай. «Надо поехать в деревню, — думала она, — и купить микстуру от кашля».