Читать книгу "Границы памяти - Ян Кириллов"

электрощиту, встроенному в стену. Открыв электрощит, он отодвинул целиком весь корпус, обнажив ещё один лифт. Никто из рабочих не знал, а точнее, не помнил об этом лифте.

Ещё один этаж вниз и вот он — минус шестой. Генриху уже был знаком этот узкий длинный коридор, освещённый синими люминесцентными лампами. Коридор сужался к потолку. На стенах висели изображения различных религиозных символов, начиная с древних языческих богов и кончая знаками современных учений и религий, в том числе, Нью Эйдж.

Спину Генриха топтали мурашки. Ещё десять лет назад он сам водил нарушителей Доктрины на минус шестой этаж. Он хорошо помнил этот синий коридор, навевающий ужас на агентов, как и словосочетание «минус шестой». Сегодня жертвой стал сам Генрих.

Подойдя к массивной железной двери, Франсуа попросил Фогеля отвернуться и набрал пароль. Послышалась мелодия замков и шестерёнок, и через несколько секунд дверь открылась, выплюнув струю воздуха. Сердце агента Марка отбивало чечтёку — впервые в жизни ему предстояло увидеть, что скрывается за дверью минус шестого.

Внутри его встретила полутьма, освещённая большими экранами и рядом низко висящих ламп. Это был просторный зал с невысоким потолком, с четырьмя квадратными колоннами и полом, покрытым чёрным ковролином. Четыре экрана на стенах, служащие «живыми» обоями, изображали разные стороны света. На одном зеленел бамбуковый лес во время дождя, на другом искрилась метель в зимнем лесу, на третьем накатывал на песок прибой, а на четвёртом утопали в закате американские прерии. В самом центре зала, под лампами, находился стол, уставленный пестрящим разнообразием изысканных блюд со всех концов света, включая омаров, осьминогов, икру, сёмгу и карибских крабов. На красном диване, слева от стола, сидела женщина с растрёпанными чёрными волосами, одетая в длинную серую юбку. Маленькими глотками, она пила воду из бокала. Массивная дверь захлопнулась и раздался пугающий безысходный лязг.

Генрих не сразу узнал женщину, но та, увидев его, тут же схватила бутылку шампанского и разбила её о край стола. Подбежав к агенту Марка, она замахнулась осколком.

— Это ты!

Генрих не мог отвести лицо — Франсуа крепко держал его за шею.

— Сволочь! Предатель! — кричала она слабым, дрожащим, но яростным голосом.

— Лиза? — ужаснулся Генрих. — Что они с...

— Молчать! — она вновь замахнулась осколком, чуть не поцарапав Генриха. — Это ты. Это ты украл у меня Фредди! Ох, если б я знала. Если б я знала, что этому проходимцу Марку нельзя доверять, — обессиленная, Лиза вернулась на диван и бросила осколок бутылки на стол. Рухнула на спину, закрыв лицо руками. — Ненавижу тебя. Ненавижу тебя, Марк! Где бы ты ни был.

— Можешь отпустить его, — сказал Чак Франсуа. — Отсюда он всё равно никуда не выберется.

Генрих недоверчиво отошёл от Франсуа. Размял шею. Медленно подошёл к столу и сел в одно из кресел, что стояли напротив дивана.

— Лиза? — спросил он негромко. — За что ты здесь?

— Молчи, — ответила та, не убирая руки с лица. — Я не хочу с тобой говорить.

— Это из-за Фреда?

— А ты как думаешь?! — она резко села. — Когда вы украли Фреда, за мной тут же приехали. Отвезли сюда, — она взяла бутылку вина и зубами вытащила пробку. — Будешь?

— Нет, спасибо.

— Как хочешь, — Лиза налила себе на пару глотков. Презрительно повертев стакан, она пригубила. Немного пополоскала рот, будто пробуя вино на вкус. Выплюнула обратно в стакан и вылила вино на пол. — Он спрашивал, где Фред Берроу. Потом сказал, его нашли.

— Сколько ты не ела?

— Два с половиной дня.

Генрих недоумённо уставился на Чака, стоявшего за спиной. Снова посмотрел на Лизу. Не похоже было, что она врала.

— Какое сегодня число?

— Седьмое, — ответил Чак.

«Выходит, я потерял не девять часов, а тридцать три», — подсчитал Генрих.

— Чего Мэдди хочет от тебя?

— Признания.

— В чём?

— В любви, мать твою! В предательстве Доктрины.

Генрих выскочил из кресла. Прошёлся.

— Мэдди! — раскинул он руки. — Мэдди, ты здесь? Я знаю, ты смотришь. Это в твоём стиле. Мне нужны объяснения!

— Ничего он тебе не объяснит, — произнесла Лиза слабым голосом. — Да, признания под пытками не признаются ни Кодексом, ни Женевской конвенцией. Он поступает хитрее. Ты признаёшься не сразу, а полгода или даже годы спустя. На трибунале Доктрины. К тому времени, ты приводишь себя в порядок, успокаиваешься. Ты чистенький, сытый, хорошо одетый. Но страх ещё живёт внутри тебя! — в её словах явно сквозила давящая боль.

— И ты не признаешься?

— Уж лучше это! — она с особым усилием надавила на «это», приподняв бутылку вина. — Чем стирание.

Из дверного проёма, незаметного в темноте, показался невысокий лысый мужчина в кремовом пиджаке и в роговых очках. Нетрудно было, даже в таком неясном свете, узнать Оливера Мэдисона. Это был человек, которому подчинялись в этом здании все, от совета директоров до уборщиц. От манипуляторов, служащих «Полярной Звезде», до начинающих агентов.

— У меня мало времени, — сказал Мэдисон деловым тоном. — Где прибор?

— Здесь, — Батист указал на аппарат за колонной, похожий на тумбочку на колёсиках, снабжённую датчиками и электродами.