Читать книгу "Гладиатор умирает только один раз - Стивен Сейлор"

скорее товарищ… ну, он всегда был сладкоежкой… как и его хозяин, в этом смысле. Он то и дело отрезал немного от моих деликатесов, думая, что я не замечаю, но я не видел в этом никакого вреда? Это было своеобразной игрой между нами. Раньше я дразнил его, я говорил: «единственное, что не дает мне толстеть, - это то, что именно ты подаешь мне мою еду!» Бедный Хрестус… – лицо цензора стало пепельным.

– Понятно. Этот Хрестус принес вам пирожное. А потом?

– Я отпустил Хрестуса и отложил блюдо в сторону, чтобы закончить читать документ. Я прочитал до конца, свернул свиток и сложил его. Я как раз собирался съесть пирожное, когда другой раб, мой привратник, в ужасе вбежал в комнату. Он сказал, что у Хрестуса припадок. Я подошел к нему так быстро, как только мог. Он лежал на полу в конвульсиях. «Пирожное!» - сказал он. - Пирожное!» А потом он умер. Очень быстро! Он выглядел ужасно! – Попликола посмотрел на пирожного и скривил губы, как будто на серебряном блюде свернулась гадюка. – Мое любимое, - глухо сказал он. – Корица и миндаль, подслащенные медом и вином, с легким намеком на анис. Это стариковское удовольствие, одно из немногих, что у меня осталось. Теперь я больше никогда не смогу их есть!

«И Хрестус тоже», - подумал я.

– Откуда пирожное?

– На север от Форума есть небольшой переулок с обеих сторон которого расположены пекарни.

– Я знаю это место.

– Заведение на углу делает такие пирожные через день. Я там постоянно заказываю – небольшая слабость, которую я себе позволяю. Хрестус ходит за ним и приносит мне к полудню.

– И это Хрестус принес вам сегодня это пирожное?

Он долгое время молча смотрел на пирожное.

– Нет.

– Кто же тогда?

Он сгорбился и поджал губы.

– Мой сын, Луций. Он приходил сегодня днем. Так сказал мне привратник, я сам, правда, его не видел. Луций велел привратнику не беспокоить меня, сказал, что ему надо куда-то идти; он только зашел, чтобы передать мне пирожное. Луций знает что я люблю именно такие пирожные, понимаешь, и какие-то дела привели его на Форум но, поскольку ему было по пути, он зашел на улицу пекарей и принес мне пирожное. Привратник позвал Хрестуса, Луций дал Хрестусу сладкое пирожное, завернутое в кусок пергамента, а затем ушел. Чуть позже Хрестус принес мне пирожное ...

Теперь я понял, почему Попликола потребовал от меня клятвы моими предками. Дело было действительно деликатным.

Попликола покачал головой.

– Я не знаю, что и думать.

– Есть ли основания подозревать, что он может желать вашей смерти?

– Конечно, нет! – отрицание было слишком быстрым и даже резким.

– Чего вы хотите от меня, цензор?

– Чтобы ты узнал правду! Тебя же называют Искателем, так ведь? Узнай, не отравлено ли пирожное. Если так, то кто его отравил. Узнай, как это случилось, что мой сын…

– Я понимаю, цензор. Скажите, кто из ваших домочадцев знает, что произошло сегодня?

– Только привратник.

– И никто другой?

– Никто. Остальным я сказал, что Хрестус потерял сознание от сердечного приступа.

Я кивнул.

– Для начала мне нужно увидеть покойника и допросить вашего привратника.

– Конечно. А пирожное? Может, мне скормить его бродячей собаке, чтобы убедиться…

– Я не думаю, что это необходимо, Цензор. – я взял маленькое блюдо и снова понюхал пирожное. Определенно, в сочетании с обычным запахом печеного миндаля, еле-еле ощущался более резкий запах вещества, называемого горьким миндалем, одного из сильнейших ядов на свете. Всего нескольких капель хватало, чтобы убить человека за считанные минуты. Как крайне умно было придумать посыпать им кондитерское изделие со вкусом сладкого миндаля, от которого голодный сладкоежка мог бы откусить кусочек, не замечая горького привкуса, пока не стало слишком поздно.

Попликола отвел меня посмотреть тело своего раба. Вид Хрестуса соответствовал его возрасту. На его руках не было мозолей, хозяин явно не переутомлял его. Его восковая кожа имела розоватый румянец, что еще раз свидетельствовало о том, что он был отравлен горьким миндалем.

Попликола вызвал привратника, которого я расспросил в присутствии его хозяина. Он был тугодумом (как и положено привратникам) и ничего не добавил к тому, что мне уже сказал Попликола.

Заметно потрясенный, Попликола удалился, попросив привратника проводить меня. Я был уже у входа, собираясь выйти, когда через атриум прошла женщина. На ней была элегантная синяя стола, а волосы были модно уложены гребнями и булавками, образуя возвышающуюся форму прически, которая не поддавалась логике. Ее волосы были черными, как уголь, за исключением узкой белой полоски над левым виском, которая закручивалась вверх, как лента, в извилистый локон. Она взглянула на меня, проходя мимо, но никак не прореагировала. Несомненно, цензор принимал всегда много посетителей.

– Это дочь цензора? – спросил я привратника.

– Нет.

Я приподнял бровь, но тупой раб не стал вдаваться в подробности.

– Тогда его жена?

– Да. Моя госпожа Палла.

– Поразительная женщина, – после ее ухода в пустом атриуме, казалось, сохранялась своего рода аура. Она была надменной красавицей, что мало свидетельствовало о ее возрасте. Я подозревал, что она должна быть старше, чем выглядела, но вряд ли ей было за сорок.

– Палла – мать сына цензора, Луция? – Нет.

– Тогда его мачеха?

– Да.

– Понятно, – я кивнул и попрощался.

Я хотел узнать побольше о Попликоле и его семье, поэтому в тот вечер нанес визит своему другу-патрицию Луцию Клавдию, который знает все, что стоит знать обо всех, кто вращается в высших кругах римского общества. Я намеревался вести себя осторожно, соблюдая свою клятву перед цензором, и поэтому после обеда, расслабившись на наших диванах и попивая вино, я окольными путями перешел к теме выборов и голосования, а затем к предмету переписных листов.