Читать книгу "М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский"

жалование. «Для обучения натуральной истории надлежит быть кабинету натуральных вещей». На кабинет соответственно предназначалось 400 и 143 рубля. По физическому кабинету 300 и 428 рублей. «Необходима астрономическая обсерватория, как для показания учащихся сей науки, так и для учинения небесных и воздушных наблюдений». На нее предусматривалось соответственно 500 и 318 рублей. Необходимо иметь химическую лабораторию «для обучения потребной медикам, рудокопам, монетным мастерам и прочим химической науки». На химическую лабораторию предполагалось 400 и 370 р., на анатомический театр — 300 и 390 рублей. На ботанический сад, который «должен быть при университете непременно», 400 и 480 руб.[383].

Таким образом, ведомость предусматривала, что в числе тех расходов, которые «быть должны при Московском Университете», на содержание кабинетов и лабораторий необходимо средств: 1) на жалование — 2356 р. против отпускающихся 870 р., 2) на пополнение и содержание — 3200 против отпускающихся 700 р.

Разница между необходимым и отпускаемым получается огромная. Она еще более увеличится, когда мы увидим, что получали кабинеты и лаборатории на самом деле. Так, за 1776 г. (когда деньги уже значительно упали в цене) на все кабинеты и лаборатории (не считая жалования) было израсходовано:

1) отпущено «профессору Зыбелину по требованию его для химических опытов для лаборатории на покупку разных материалов» — 20 р.; 2) уплачено книгопродавцу Веверу за физические инструменты и книги — 500 р.; 3) уплачено за математические инструменты — 24 р.

Всего за год было израсходовано 544 рубля[384].

И это был еще один из «щедрых» годов. Обычно тратилось еще меньше: рублей 200–300. Весьма показательны следующие факты: в 1765 году университетская конференция сделала канцелярии университета представление о необходимости приобрести для занятий по анатомии медицинских инструментов на 100 рублей и на 160 рублей инструментов, приборов и литературы для занятий по химии. Канцелярия категорически отказалась выполнить это требование, ссылаясь на то, что нет приказа куратора, а по штатам таких расходов не положено[385].

В 1769 году в Московский университет обратился выдающийся русский хирург, ученик С. Крашенинникова, К. Щепин. Крашенинников предназначал Щепина себе в преемники, но заправилы выжили Щепина из академии. Благодарный своему учителю Щепин после смерти Крашенинникова воспитывал одного из его сыновей[386]. Щепин предлагал университету купить у него гербарий растений России и Западной Европы, насчитывавший свыше 2500 экземпляров. Профессора университета Вениаминов, Зыбелин и Керштенс осмотрели гербарий и пришли к выводу, что «оной травник для университетской библиотеки и ботанических лекций нужен и достаточен». Профессорская конференция согласилась с ними, что 400 рублей являются минимальной ценой гербария. Почти год тянулась переписка конференции с Адодуровым, который требовал то одних, то других дополнительных сведений о составе, состоянии, цене гербария и т. д. После получения всех этих сведений Адодуров все же отказал в отпуске денег на его приобретение, заявив: «Я не нахожу нужным покупать оной травник, да особливо такой недешевой ценой». Адодуров писал, что гораздо целесообразнее купить несколько немецких книг по ботанике с рисунками этих растений[387].

Подобные просьбы или отклонялись, или откладывались до утверждения нового штата. Между тем, как уже указывалось выше, несмотря на неоднократные представления, несмотря на самые убедительные ведомости и записки о состоянии и нуждах Московского университета, его штат так и не был пересмотрен за все 34 года царствования Екатерины II. Это положение было не только показателем преступного невнимания царского правительства к нуждам университета, но и результатом сознательной политики. Эта политика была направлена на то, чтобы помешать развитию передовой материалистической науки. Царское правительство стремилось помешать развитию естественных наук не только путем репрессий, но и урезыванием ассигнований на работу кабинетов и лабораторий.

Вторым обстоятельством, крайне вредно отражавшимся на работе кабинетов и лабораторий, было безответственное отношение к своим обязанностям большинства профессоров-иностранцев. В Московском университете повторялась буквально та же картина, которая известна по Академии Наук. Большинство иностранцев смотрело на заведование кабинетом только как на источник добавочного жалования (за это прибавлялось к жалованию 100 рублей в год). Керштенс, в продолжение полутора десятков лет «руководивший» минералогическим кабинетом, получил в свое распоряжение богатейшую коллекцию, насчитывавшую свыше 60 000 образцов. За все время он даже не удосужился составить ее каталог. Когда в связи с его отъездом за границу заведование было передано Матвею Афонину, то последний был вынужден принимать образцы по… счету. Прошнурованная книга, предназначавшаяся для каталога кабинета, была обнаружена Афониным засунутой в один из шкафов. Кроме заголовка, Керштенс не написал за все годы ни единой строки. Когда и при таком примитивном способе приема кабинета обнаружилось, что не хватает несколько десятков наиболее ценных образцов, то Керштенс начал доказывать, что многие минералы обладают свойством испаряться, и этим объясняется их отсутствие[388].

Совершенно очевидно, что под руководством Керштенса богатейшие коллекции превратились в ненужные украшения, загромождавшие залы университета и годившиеся только для того, чтобы показывать их знатным гостям и щеголять перед ними размерами и стоимостью коллекции. Конечно, ни о каком полноценном использовании этих коллекций в учебном процессе при том состоянии, в котором они находились, нечего было и думать.

Профессор Рост и механик Демулен, ведавшие физическим кабинетом университета, занимались бесконечными жалобами друг на друга, бездельничали и довели физический кабинет университета до развала.

Механик Петр Демулен был до этого известен в Москве как владелец своеобразного балагана, где выставлялись для обозрения «самодействующие машины, куклы» и прочие «механические фокусы»[389]. В Московском университете на его обязанности лежал ремонт физических и математических приборов и изготовление новых[390]. Демулен получил себе в помощь двух учеников, которые должны были учиться у него изготовлению приборов и их демонстрации во время занятий. Но, несмотря на высокое жалование, он и не думал заниматься ни приборами, ни обучением учеников. Приборы ломались, ржавели, приходили в полную негодность. Учеников же Демулен превратил в своих лакеев и запретил им ходить на лекции. Определенный к нему способный и хорошо занимавшийся гимназист-разночинец Иван Бабушкин не выдержал и обратился в профессорскую конференцию с жалобой, в которой писал, что Демулен «уже год ничему не обучает», и просил дать приказ о том, чтобы его либо обучали, либо «уволили для продолжения обучения наукам вместе с другими учениками». В конце концов Бабушкин не выдержал издевательств Демулена и бежал из университета[391].

Принятый в университет по рекомендации Миллера на должность преподавателя английского языка, Рост оказался через некоторое время профессором физики. Звание профессора Московского университета было для него лишь удобным прикрытием для его торговых дел: он являлся главным представителем голландской