Читать книгу "Сказки старого Вильнюса - Макс Фрай"

* * *

Однажды Келли зашел за ней еще до полуночи. Митя в ту ночь дежурил, поэтому у Ирмы работа была в разгаре, так что традиционное «Пошли пошляемся» не вызвало у нее обычного энтузиазма, но Келли спросил: «Ты в окно давно смотрела?» Она посмотрела и обмерла. За окном не было ничего, кроме густой, как базарная сметана, бледно-сизой мглы, слегка подкрашенной желтым фонарным светом. На город опустился туман, плотный и непроницаемый, как в мультфильме про ежика; до сих пор Ирма думала, на самом деле такого не бывает. Ее больше не надо было уговаривать, накинула пальто прямо на измазанный краской рабочий свитер и устремилась к выходу.

Город в тумане стал почти невидимым. Разноцветные кляксы света, смутные очертания древесных стволов да фонарных столбов — и всё. Поэтому Ирма довольно быстро перестала понимать, где они идут. На ближайших к дому улицах еще кое-как ориентировалась, потом какое-то время вычисляла маршрут по памяти, отсчитывая перекрестки, но после десятого, что ли, поворота окончательно сдалась. В конце концов, затем и гуляют в тумане, чтобы перестать узнавать свой город, не понимать, что за переулок они только что миновали и в какой двор зашли. Ей было весело и одновременно жутко, совершенно как в детстве. «Во взрослом организме эти два чувства, увы, не совмещаются, и как же много мы теряем, разучившись смеяться от страха, — думала Ирма, — возможно, вообще всё».

— Смотри, — сказал Келли. — Ты только посмотри.

Они стояли на мосту. Теоретически, Ирма понимала, куда они пришли, в центре имелся всего один большой мост, перекинутый не через реку, которой в городе не было, а над прибрежным трущобным районом, где ветхие двухэтажные домишки опасливо опирались друг на друга, чтобы не рухнуть, а во дворах с утра до ночи уныло копошились сизые от грязи, заранее измученные неизбежными грядущими похмельями младенцы и толстые кривоногие собаки, словно бы специально выведенные каким-то особо злобным селекционером для умножения мировой скорби. Но теоретически Ирма могла понимать все что угодно, а на практике по-прежнему совершенно не узнавала ни мост, ни окутанные туманом окрестности. Могла поклясться, что никогда в жизни здесь не была. И от этого ей хотелось кричать.

— Вниз посмотри, — настойчиво повторил Келли.

Ирма опустила взгляд и тут же отшатнулась. Ей показалось — разумеется, просто показалось, — что внизу, вопреки всем законам природы, нет никакого тумана, но и двухэтажных бараков, чахлых деревьев и захламленных тротуаров там не было тоже. Под мостом текла река, неширокая и очень быстрая, по реке плыла ярко-красная байдарка, гребец в оранжевом жилете приветливо помахал ей рукой. Все это было как-то чересчур, настолько чересчур, что Ирма побежала назад, туда, откуда они пришли, и остановилась, только когда почувствовала под ногами неровную булыжную мостовую. Значит, мост уже закончился. Вот и хорошо. Сегодня больше никаких мостов.

— Я думал, ты храбрее, — сказал внезапно возникший из тумана Келли. В его голосе не было ни осуждения, ни упрека, он просто констатировал факт. Таким тоном говорят: «Я думал, у тебя зеленая шапка. А она, оказывается, синяя».

— Отведи меня домой, пожалуйста, — сказала Ирма. — Потому что я пока не понимаю, в какой это стороне. — И, подумав, добавила: — Водки бы сейчас выпить. У тебя деньги есть?

— Ни копья, — откликнулся Келли.

— Значит, будем пить чай. Без сахара, потому что он закончился.

— Сама пей свой чай, — огрызнулся Келли. Но в дом с ней все-таки зашел и даже чайник поставил, пока Ирма шарила по полкам в смутной надежде отыскать заначку, которых у них с Митей отродясь не водилось. Не нашла, конечно. С чего бы.

— Ты все проебала, — мрачно сказал Келли, когда они уселись за пустой стол, грея руки о кружки с несладким чаем. — И я все проебал. Нахуя было за тобой бежать? Сама бы домой добралась, не маленькая.

— Что именно я проебала? — спросила Ирма. Сердце ее при этом стучало так, словно Келли был врачом, внимательно изучившим результаты ее анализов и теперь готовым озвучить диагноз.

— Неважно, — отмахнулся он. — Все равно уже проебала. Не о чем говорить. Кстати, я не знал, что ты так боишься смерти.

— Смерти? — переспросила Ирма. — Мы что, могли умереть — там, на мосту?

— Конечно нет. Просто все страхи — это страх смерти. Больше бояться нечего. Но человеку так страшно бояться смерти, что он старается найти посредника. Говорит себе: «Я просто боюсь высоты». Или воды. Или больших собак. Или ментов. Или маму с папой. Неважно чего, лишь бы не думать лишний раз о смерти. А зря. Нет там ничего страшного.

— Откуда ты знаешь?

Спросила и тут же прикусила язык. Это же Келли. Он вечно болтает ерунду. Не надо придавать значения его словам. И уж тем более задавать уточняющие вопросы.

Но он и не стал отвечать. Вместо этого сказал:

— Если я умру раньше, обязательно приду к тебе сказать, что там все хорошо. Может, хоть тогда перестанешь хуйней маяться.

— Только цепями не шибко греми, когда с того света заявишься, — съязвила Ирма. — И, если можно, не вой, как привидение из мультфильма. Я у нас нервная.

Ей очень не нравился этот разговор, вот и отшучивалась, как могла, неловко, нескладно, словно ее место временно заняла какая-то бессмысленная дура, тупая телка из педина, как сказал бы Келли, если бы был сейчас расположен ругаться. Но он только вздохнул, отхлебнул несладкого чаю, брезгливо поморщился, поставил кружку на стол, буркнул: «Ну, я пойду» — и исчез раньше, чем Ирма сумела придумать способ его удержать.

* * *

На этом месте всякому уважающему себя герою полагалось бы загадочно и романтично исчезнуть навек, не оставив следов, но Келли был не героем, а Карлсоном, а потому являлся еще не раз — всегда глубокой ночью, все больше в бессознательном состоянии, в грязной одежде, что-то невнятно мычащий, жалкий. Неоднократно спал на их гостевом топчане, утром молча пил чай и уходил, поблагодарив хозяев таким тоном, что лучше бы обругал. Неоднократно же просил денег, то штуку баксов, то три рубля — всегда безрезультатно, Ирма с Митей не то чтобы жадничали, просто жили на одну нищенскую зарплату и примерно двадцать дней в месяц довольствовались чаем с бубликами и пустыми мечтами о хитроумном ограблении ближайшей сберкассы.

К весне Келли стал появляться все реже, а летом пропал окончательно. Ирма несколько раз видела его в городе, исхудавшего, с опухшим лицом, в компании примерно таких же типов, и поспешно переходила на другую сторону в надежде, что он ее не узнает, — с этим Келли ей явно было не о чем говорить. Узнал он ее только однажды, оживился, замахал руками, позвал. Ирма решила — черт с ним, ладно, подойду, но услышала, как он говорит своему седому спутнику с ужасным и жалким лицом опустившегося Фредди Крюгера: «Это моя телка, у нее тут рядом хата, можно нехило зависнуть», — и, отвернувшись, ускорила шаг. О чем не жалела никогда, ни секунды — даже в октябре, когда по городу поползли слухи, что Келли умер от передоза, даже когда слухи подтвердились и Мите принялись названивать бывшие ученики сто тридцать восьмой школы, звали на похороны; он, конечно, пошел, а Ирма, конечно, отказалась. С поминок муж вернулся под утро, пьяный до изумления, жалкий, слюнявый, лопочущий, рухнул на гостевой топчан, не сняв даже ботинки; Ирма тогда почти всерьез испугалась, что в Митю каким-то образом вселился беспокойный Келлин дух, но обошлось.