Читать книгу "Две линии судьбы - Анна Васильевна Дубчак"

заниматься своей внешностью. Словом, все то, что прежде казалось Вере некрасивым, непородистым, простоватым, сейчас почему-то (возможно, из-за дорогих декораций, на фоне которых и происходило это действие) приобрело оттенок некоего лоска, холености, роскоши, внутренней гармонии и спокойствия.

— Ты что, издеваешься надо мной?! — спросила Вера, с трудом сглотнув, поскольку горло ее словно сделалось картонным, в нем сильно запершило. — Что ты такое говоришь?!

— Ты зачем пришла-то?

Вера представила себе, как она сейчас откроет сумочку, достанет пистолет и выстрелит. Потом выйдет, поднимется этажом выше, переобуется в другие туфли, которые сейчас лежат в сумочке рядом с пистолетом, спустится и вернется к себе домой. И таким образом решится наконец проблема преследования. В их с Андреем жизни наступит долгожданный покой. Она перестанет нервно оглядываться в поисках знакомого силуэта или лица.

И Веру никто и никогда не найдет. Не вычислят ее. Соню похоронят. Все закончится.

— Может, все-таки кофе?

— Ты зачем приходила в наш офис? — вдруг вспомнила Вера. — Тебя видели, запомнили и доложили мне. Сказали, приходила Соня Козельская и что ты очень странно выглядела: в темных очках, шелковой косынке — словом, смотрелась как шпионка, желающая остаться неузнанной. И сказали, что ты пришла по вопросу трудоустройства… Ты действительно думаешь, что тебя так трудно узнать? И, что самое странное, тебе удалось попасть в мой кабинет! Кажется, ты отправила мою секретаршу за водой в туалет… Зачем тебе понадобилось заходить в мой кабинет?

— Ты точно сошла с ума, — Соня смотрела на нее, не отводя взгляда, словно гипнотизировала Веру. — С чего бы это мне понадобилось появляться в твоем кабинете? Конечно, меня бы узнали… И что? Это очередная твоя фантазия?

— Ты подсыпала мне что-то в чашку с кофе?

— С чего это ты решила?

— Секретарша сказала, что остатки кофе в моей чашке чем-то пахли…

В ответ на это Соня почему-то расхохоталась. Она даже схватилась за живот. Только хохот ее был почему-то зловещим.

Вдруг она резко оборвала смех и покачала головой:

— Это паранойя, Вера! Поверь мне, мужчины не любят психически больных женщин.

— Но ведь это ты побывала в моем кабинете? Ты? Ведь тебя же видели, тебя узнали…

Вера почувствовала себя совсем слабой и подумала, что ее слова и в самом деле звучат крайне неубедительно. А уж эта история с отравленным кофе, которую она придумала, и вовсе попахивает шизой. Ей стало стыдно.

— Хорошо, с кофе я переборщила. Но признайся — ты ходишь за нами по пятам. Ты отравляешь нашу жизнь! А я хочу покоя. Что мне сделать, чтобы ты отстала от нас?

— Вообще-то это ты ко мне сейчас пришла, а не я к тебе. И это ты от меня чего-то хочешь, а не я от тебя. Поэтому именно мне надо попросить тебя оставить меня в покое и не попадаться каждый день мне на глаза. Что-нибудь еще?

Вера несла сюда, как драгоценные слитки, свои козыри — покушения на убийство: первое, когда ее чуть не сбила машина, и второе, когда в миллиметре от ее головы пролетела банка с водой. Что это — случайность? Покушения? Или паранойя?!

Чтобы не оказаться высмеянной в очередной раз, она решила промолчать.

Щеки у Веры пылали. Нет, не так она представляла себе этот разговор! Она была уверена, что высота ее положения сразу же расставит все по своим местам. Ведь это ее выбрал Андрей, это она была его невестой, и это она каждую ночь ложилась с ним в постель. Это она должна была оказаться на верхней ступеньке их разговора с Соней и не просить, а требовать, чтобы Соня оставила их в покое. На деле же все выходило наоборот. Соня смеялась ей в лицо, перевернув вверх тормашками истинный смысл происходящего. И в одном она была права: ведь это Вера пришла к ней просить (потребовать у нее так и не получилось, тон она взяла не тот) отстать от них, а не Соня — умолять, чтобы Андрей к ней вернулся.

Вере стало так стыдно и больно, что она встала и бросилась к дверям.

— Постой, а как же кофе? — захохотала ей вслед Соня, и этот хохот еще долго стоял в ушах Веры…

21. Май 2010 г. Глафира

— Знаешь, мне кажется, я видела ее сегодня в городе, — сказала Глаша, вертясь перед зеркалом в новой юбке и демонстрируя пребывавшему в блаженном оцепенении, накормленному до отвала Адаму, устроившемуся на диване, свою новую фигуру.

— Кого? — Адам боролся с дремотой. — И кого же это ты видела?

— Не скажу! — она игриво отмахнулась от него. — Потому что, если я скажу, ты сразу посадишь ее.

— Глаша, хватит крутиться перед зеркалом. Ты так хороша, что теперь тебе и зеркало-то не понадобится — ты всегда будешь выглядеть потрясающе. И главное — что ты дома!

— Ты засыпаешь, как я вижу? Понимаю, ты устал — клиенты одолели, ноги болят… О, Адамчик, дорогой, я же должна тебе рассказать, где мы сегодня с Лизой были, что узнали интересного, новенького…

— Рассказывай, — Адам наконец закрыл глаза и тихонько захрапел.

— Ты храпишь! — Глафира подошла к мужу, присела на краешек дивана и погладила его по щеке. — Адам, это нечестно! Я тоже устала, но не сплю же! Адам…

Она принялась его тормошить.

— Глашенька, любовь моя… Ложись рядом, — он обхватил ее и повалил на диван, уложил рядом с собой. — Господи, знаешь, мне больше ничего и не надо, только бы ты была рядом.

— У нас же убийство! Отравление. Я хотела тебе рассказать, где мы сегодня были.

— В Масловке, ты же говорила, — встрепенулся, вынырнув из дремоты, Адам. — Там еще грибы… маслята…

— Сначала мы были в Масловке, а потом поехали к Андрею Быстрову, бывшему возлюбленному Сони. Знаешь, может, и не очень-то хорошо так говорить, но я ее понимаю… В смысле, Соню. Он на самом деле очень приятный молодой человек. Причем у него такая внешность, что он будет выглядеть моложавым до самой старости. Знаешь, такое впечатление, словно он каждый день мажет лицо детским кремом и протирает на ночь щеки свежим огурцом. Конечно, видно, что эгоист он страшный, но он влюблен. Это видно невооруженным глазом. Обожает свою невесту, страшно переживает за нее… Ты не представляешь себе, что произошло! Ее вчера допрашивал следователь, ведущий официальное расследование смерти Сони. И Вера, по его словам, была сильно напугана. Причем он же говорил с ней поначалу как со свидетельницей, а не как с подозреваемой. Просто, как он говорил нам с Лизой, он хотел узнать, когда она