Читать книгу "Как на меня охотился КГБ - Сергей Жирнов"

говорить. Они не нарушили данного Гвишиани Андропову честного слова коммуниста. За них всё сказало траурное одеяние. Всё было понятно без слов и не требовало дополнительных разъяснений.

Начиная с Посла США, иностранные дипломаты и советские гости начали подходить к Людмиле и Джермену с выражением соболезнований. Приём у американского Посла вылился в первое официальное прощание с усопшим главой советского правительства. Все те хорошие слова о Косыгине, которые не сказали кремлёвские подлецы с октября 1980 года, были высказаны супружеской чете Гвишиани представителями дипломатического корпуса в Москве в тот вечер.

Посол США после приёма вернулся на работу и написал короткий отчёт, отослав его шифротелеграммой в Госдепартамент в Вашингтон. Все присутствовавшие на приёме послы других стран также немедленно по своим дипломатическим каналам проинформировали свои министерства иностранных дел, глав государств и правительств своих стран.

Когда чекистские соглядатаи, сексоты и стукачи, присутствовавшие на приёме, а также кадровые сотрудники КГБ, работающие под прикрытием "дипломатов", доложат своему оперативному начальству с площади Дзержинского, и когда поздно вечером эти отчёты лягут на стол Андропову, он придёт в ярость. Это надолго испортит ему праздники. Но сделать он уже не сможет ничего.

Так дочь Косыгина отомстит за своего отца подлым членам тогдашнего Политбюро ЦК КПСС, брежневским прихлебателям, "днепропетровской мафии" и лично Председателю КГБ СССР.

Глава 17 — Победитель конкурса

Жан-Пьер Шарбонье уже несколько лет откровенно прозябал на радио в Париже. Карьеры яркого политического журналиста не получилось. А вне политической журналистики во Франции прославиться или стать влиятельным журналистом было нельзя. Ну, разве что на ниве скандальной уголовной, криминальной хроники, "высокой моды" и элитной культуры или военным репортёром в "горячих" точках планеты, где чаще получали пулю, чем Пулитцеровскую премию.

Две трети журналистов во Франции не состояли в штате нигде и были "пи-жи-стами" или внештатниками, которые сотрудничали одновременно с несколькими редакциями. "Пижиста", как и волка, кормят ноги. Когда тебе платят жалкие гроши не с написанной, а с опубликованной стандартной строчки в несколько десятков печатных знаков, нужно очень много побегать, чтобы заработать хотя бы на оплату коммунальных счетов и скромной еды впроголодь. Вечные долги, вечные разборки с банком или судебными приставами в конце чуть не каждого месяца, вечно неустроенные быт и семейная жизнь после разводов, вечный поиск призрачной славы непризнанного гения.

Известности и творческих лавров Шарбонье не снискал. В лицо его не знал вообще никто, кроме родственников и друзей, а также ближайших коллег и начальства в футуристическом круглом здании французского Гостелерадио на авеню Президента Кеннеди, а по имени — почти никто, кроме слушателей РФИ за несколько тысяч километров от Парижа в африканских джунглях или саваннах. Ему повезло только в одном: удалось стать штатным сотрудником государственной телерадиокомпании, что считалось во французской журналистике уже огромной удачей.

Работа у него была неинтересной, скучной, нетворческой, но вполне приличную зарплату из государственной казны платили исправно. А это значит, также исправно копилась гарантированная государственная пенсия и имелась хорошая медицинская страховка — можно было не бояться умереть от болезней и старости в нищете. Денег более-менее хватало и на выпивку, и на еду, и на лекарства, и на оплату в рассрочку на 30 лет квартирки в далёком пригороде Парижа, и на пару недель отдыха у моря летом или в горах зимой. За неимением славы — имение банального куска хлеба и крыши над головой.

Его постепенно задвинули на международное французское радио, вещавшее на франкофонную Африку. Это был, как говорят во Франции, "платяной шкаф" (placard), куда человека вешают, как старое, надоевшее и вышедшее из моды пальто в нафталине — откровенный отстойник, ссылка для потерявших нюх, стиль, связи или доверие писак.

Он вёл на РФИ несколько ничего не значивших еженедельных рубрик с сильным уклоном в абстрактную лингвистику и языкознание — для высоколобых, интеллигентных негров из далёких бывших французских африканских колоний, которые обожали язык Мольера и Гюго, говорили на нём даже лучше, чем средние образованные французы. Из этих слушателей РФИ со временем могли вырасти достойные, прикормленные и угодные бывшей французской метрополии региональные политики, депутаты парламента, министры, президенты, члены Французской академии — высшего клуба писателей Франции, вроде Леопольда Седара Сенгора, Леона-Гонтрана Дамаса или Эме Сезэра, певцов и проповедников "негритюды", изысканной литературы чернокожих для белых про чернокожих.

Одной из таких еженедельных, пятиминутных, лингвистических рубрик Жан-Пьера Шарбонье было "Загадочное слово" (Le mot mysterieux), выходившее в эфир каждый воскресный вечер в 21.55 с повтором через два часа. Из заданных вразброс букв нужно было составить очередное задуманное составителем рубрики мудрёное слово из толстого толкового словаря французского языка: существительное, прилагательное, глагол, наречие или причастие. И по почте прислать ответ в Париж на радио в течение недели.

Приз — какой-нибудь гаджет (какая-нибудь безделушка) с логотипом "РФИ" (футболка, брелок, шариковая ручка, фломастер, зажигалка, рюкзачок, бейсболка, дешёвый радиоприёник и тому подобное). А ещё — диск какого-нибудь самого популярного и современного исполнителя французской или франкоязычной эстрадной песни: Мишеля Сарду, Джонни Алидея, Даниэля Балявуана, Катрины Ляра, Франсуазы Арди, Рёно, Эрбера Леонара, Мишеля Польнареффа, Жака Ижлена, Луи Шедида, Марка Лявуана, Мишеля Жонаса, Эрве Виляра, Лео Ферре, Сержа Генсбура, Жоржа Мустаки, Жоржа Брассенса, Пьера Башле, Жанны Масс, Дианы Фоли, Мишеля Берже, Вероники Сансон, Франсиса Лалана, Лорана Вульзи, Жерара Ленормана, Франсиса Кабреля, Эдди Митчеля, Жана Ферра, Жан-Жака Гольдмана, Ги Беара, Клода Нугаро, Пьера Перрэ, Даньэля Гишара, Энрико Масьяса, Милены Фармер, Жака Дютрона, Жан-Люка Ляэ, Этьена Дао, Жюльена Клера, Алэна Башунга, Патрика Брюэля, Жильбера Беко или Бернара Лявилье, групп "Телефон", "Имаж", "Эндошин", "Форбанс" или "Гольд".

О которых не знало практически ничего даже большинство студентов, профессионально изучавших французский язык. Не говоря уже о средних советских людях 1970-80-х годов, вскормленных исключительно на ограниченном творчестве двух французских персонажей, допущенных на советский телеэкран и в советский радиоэфир — Джо Дассена и Мирей Матьё.

Лингвистический конкурс Жан-Пьера Шарбонье "Загадочное слово" пользовался популярностью среди молодых африканцев — старших школьников и студентов. Открытка авиапочтой из Африки во Францию шла два-три дня. Побеждал тот, кто первым присылал правильный ответ. Из СССР и стран соцлагеря в нём никто и никогда участия не принимал. Не потому, что так уж трудно было отгадать секретное, загадочное сложное французское слово. И не потому, что не было у нас людей, интеллектуально способных это сделать.

А из-за "железного занавеса" — государственных и чекистских запретов на всякую несанкционированную переписку с заграницей.