Читать книгу "Пагубная самонадеянность - Фридрих Август фон Хайек"

вряд ли стали бы излагать их суть в таких абстрактных терминах): что доход, который богатые горожане не использовали на текущие нужды, пойдет на то, чтобы обеспечить других оборудованием и средствами к существованию (в качестве оплаты за работу), и что это позволит выжить тем, кто не получил в наследство землю и инвентарь для ее возделывания.

Конечно, кто-то не согласится с тем, что обитатели трущоб сознательно предпочли их сельской местности (люди часто представляют себе деревенскую жизнь романтической идиллией) из-за заработка, дававшего средства к существованию. Однако дело обстоит именно так – в свое время подобный вывод сделал Энгельс, исследуя жизнь ирландских и английских крестьян в трущобах Манчестера.

Нищета и убожество трущоб в первую очередь связаны с их слабым экономическим развитием, поэтому там и селились охотнее, чем в сельской местности. Также этому способствовали неблагоприятные «циклические» последствия того, что правительства стран третьего мира пытались управлять своей экономикой и иногда лишали периферийные группы возможностей трудоустройства, уступая давлению профсоюзов или следуя заблуждениям социальных реформаторов.

Наконец – и здесь мы иногда наблюдаем процесс отбора во всей красе, – влияние норм коммерческой морали сказывается в большей степени не на тех, кто уже усвоил эти нормы в их относительно развитой форме, а на новичках, еще не привыкших к ним. Жители периферии еще не в полной мере следуют новым практикам (почти всегда воспринимая их как «нежелательные» или даже близкие к преступным). Они на себе испытывают противоречие практик более развитой цивилизации с обычаями людей, которые все еще чувствуют и думают в соответствии с моралью племени или деревенской общины. Каким бы болезненным ни был для них этот процесс, они тоже (вернее, они в особенности) пользуются преимуществами разделения труда, ставшего уже обычным в деловой практике. Многие из них постепенно начинают вести другой образ жизни, и только тогда повышается их жизненный уровень. Им приходится менять свое поведение (хотя бы минимально), и только в этом случае появляется шанс присоединиться к более крупной уже сложившейся группе и со временем начать получать более крупную долю ее общего продукта.

Решающим обстоятельством для доминирования той или иной системы правил поведения является количество людей, которых она в состоянии поддерживать. Это будут вовсе не те правила, которым уже привыкли следовать массы (ярким примером являются жители трущоб), а те, которых придерживается ядро – центр, на периферии которого собирается все больше людей, желающих получить свою часть выгоды от растущего общего продукта. Бывает, что люди частично перенимают практики расширенного порядка (с выгодой для себя), однако не осознают при этом, каких жертв им будут стоить такие перемены. Тяжелые уроки приходится усваивать не только простодушным сельским жителям: порой и завоеватели, покорившие народ и даже уничтожившие его элиту, через какое-то время с удивлением и сожалением обнаруживали, что невозможно пользоваться некоторыми местными благами, если не следовать местным обычаям.

Капитализм дал жизнь пролетариату

В оставшихся разделах мы, пожалуй, сможем собрать воедино наши основные аргументы и сделать некоторые выводы.

Чем же люди больше всего обязаны моральным практикам так называемых «капиталистов»? Ответ на этот вопрос: самой жизнью. Социалистические учения объясняют возникновение пролетариата эксплуатацией групп, ранее способных прокормить себя, – и это чистейшая выдумка. Большинства представителей пролетариата не было бы в живых, если бы им не предоставили средства к существованию. Люди могут чувствовать, что их эксплуатируют, а политики – подогревать эти чувства и играть на них (с целью обретения власти). Тем не менее основная масса пролетариата западных стран и стран третьего мира обязана своим существованием возможностям, созданным развитыми экономиками. То же можно сказать и об остальных. Там, где строили коммунизм (например, в России), сегодня население голодало бы, если бы его не поддерживал западный мир, – хотя коммунистические лидеры вряд ли признают публично, что можно обеспечивать нынешнее население планеты, в том числе население их стран, только при условии признания частной собственности и укрепления ее основ, так как именно это делает возможным современный расширенный порядок.

При капитализме появилась новая форма получения дохода от производства, освобождающая людей (а зачастую и их потомков): они перестают зависеть от своих семейных кланов или своего племени. Это действительно так, даже если капитализму, способному дать многие преимущества тем, кто хотел бы ими воспользоваться, препятствуют. Например, устанавливают монополии организованных групп рабочих («профсоюзы»), которые создают искусственный дефицит рабочей силы, тем самым не позволяя желающим выполнять определенную работу за меньшую плату.

Подобные случаи служат очевидным доказательством принципиального преимущества замены конкретных целей абстрактными правилами поведения. Никто не мог предвидеть будущих событий. Ни сознательное желание сделать так, чтобы род человеческий умножался как можно быстрее, ни забота о жизни конкретных людей (тех, кого мы знаем) не привели бы к подобному результату. Это не всегда получалось даже у тех, кто первым начал следовать новым правилам (сбережения, частная собственность и так далее), предоставляя своим потомкам больше шансов на выживание, – поскольку эти правила не сохраняют чьи-то конкретные жизни, а скорее увеличивают шансы (перспективы, вероятность) более быстрого увеличения группы. Этого нельзя было ни пожелать, ни предвидеть. Может быть, иногда следование новым правилам влекло за собой обесценивание каких-то отдельных жизней, готовность жертвовать детьми, отказ заботиться о стариках и больных или убивать опасных людей – чтобы остальные получили лучшие шансы на выживание и продолжение рода.

Мы вовсе не утверждаем, что рост численности человечества – это какое-то абсолютное благо. Мы лишь отмечаем, что рост популяций, следовавших определенным правилам, привел к отбору именно тех правил, доминирование которых стало причиной дальнейшего увеличения численности. Также (эти вопросы мы рассматривали в главе 1) неверно предполагать, что развитая мораль, инструмент сдерживания некоторых врожденных реакций, должна полностью вытеснять эти реакции. Врожденные инстинкты нельзя сбрасывать со счетов, они по-прежнему играют важную роль в наших отношениях с близкими, а также во многих других ситуациях.

Однако если рыночная экономика действительно преобладает над другими видами порядка, то как раз благодаря тому, что позволяет быстрее увеличивать свою численность группам, принявшим ее основные правила. Иными словами, считать в ценностях рынка означает считать человеческие жизни: руководствуясь таким подсчетом, люди делали именно то, что наилучшим образом помогало увеличить их численность, хотя и не намеренно.

Подсчет затрат – подсчет жизней

Конечно же, выражение «подсчет жизней» нельзя понимать буквально, однако это больше чем метафора. Разумеется, нет прямой зависимости количества спасенных человеческих жизней от экономической деятельности, но важность отдаленных эффектов рыночного поведения трудно переоценить. И все же следует кое-что уточнить. Если в целях сохранения жизни большого числа