Читать книгу "Александр Миндадзе. От советского к постсоветскому - Мария Кувшинова"

превращается в настоящий квест – когда Саул узнает среди бездыханных тел мальчика, похожего на его сына, и с этого момента единственная его цель – похоронить ребенка по иудейскому обряду. Задача безумная и ветвится на множество мелких квестов: уберечь тело от топки, спрятать его, разыскать раввина, обратил на себя внимание – разыскать другого раввина, параллельно помочь организовать побег… И все это на фоне мясорубки, жернова которой нужно крутить этими же самыми руками, чтобы не привлекать к себе внимание. Стелс-игры отличаются от большинства экшнов тем, что приходится играть за очень уязвимого героя, чья цель – не поразить противника, а остаться им незамеченным и только так победить. Ты едва ли можешь стрелять, но можешь прятаться в тени и перетаскивать трупы, теряться в толпе и менять одежду – все это предстоит сделать Саулу. В фокус попадают такие же изможденные заключенные, беспрестанно прибывающие смертники, эсэсовцы, то безразличные (как баги в игре), то озверевшие (как будто вдруг уровень меняется с easy на hard), беспощадная, хищная природа, на которую в финале вырываются герои и едва ли находят спасение…» (107)

Герою фильма «В субботу» – обученному и заживо мертвому – предстоит решать похожие задачи: вытащить из общежития бывшую подругу; невзирая на ее сопротивление, убедить уехать из города; не привлечь внимание посторонних, еще ни о чем не подозревающих; успеть на последний поезд. Ни с одной из этих задач он не справляется. Игра проиграна.

Катастрофа не сообщение в газетах и не строчка в учебнике истории – это человек в западне, и Чернобыль скорее фон, чем тема картины. Жизнь – не события, а рутина, даже в своем терминальном, ускользающем состоянии. Тотальность трагедии (что может быть лучшей метафорой невидимой всепроникающей катастрофы, чем радиация: один из персонажей долго пытается закрыть окно, но стекло разбивается, укрыться невозможно) намеренно заслоняется у Миндадзе мелкими обязательствами и планами. Путешествие героя становится постоянной погоней за ложными целями: и девушка не совсем его, и бывшие друзья-музыканты не совсем его друзья. И жизнь – тоже не его: смертельная доза уже получена, и он мертв, гораздо более мертв, чем условно убитые герои «Парада планет», называющие себя «духами», или летчики из «Отрыва», будто бы продолжающие существование на том свете. Равнодушие товарищей к катастрофе, останавливающее бег героя, его завороженность смертью сам Миндадзе называет типично русской чертой, но ее можно назвать и общечеловеческой: люди по разным причинам, в том числе и из-за инерции бытия, не хотели бежать ни из Третьего рейха, ни из затопленного ураганом «Катрина» Нового Орлеана. «Мы живем как на сковородке, но мы же не бежим, – говорит Миндадзе. – Чернобыль – метафора и сегодняшнего дня».

Метафора сегодняшнего (или любого другого) дня тем не менее разворачивается в историческом контексте: для 2010 года 1986-й – ретро. Две первые режиссерские работы Миндадзе неуловимо связаны с идеей ремейка – «Отрыв» похож на «Армавир» в другой эпохе; «В субботу» – тщательное воссоздание времени, в котором живут персонажи «Плюмбума» или «Парада планет», но теперь оно стало прошлым.

За двадцать пять лет неузнаваемо изменились и среда и лица. «Мы выбирали натуру довольно долго на Украине, – говорит Миндадзе, – очень долго ездили вообще по всем атомным станциям, какие только есть, и выбрали в результате две точки – это город Энергодар, где стоит реактор, и город Светлодарск». Роль Чернобыльской АЭС исполнила Углегорская ТЭС, а в сцене свадьбы снимались местные жители, включая Андрея Бондарчука, тогдашнего мэра Дебальцева; во время войны на Донбассе в этом районе шли самые ожесточенные бои.

На главную роль Миндадзе пробовал нескольких артистов, в результате был выбран Антон Шагин, открытый Валерием Тодоровским в «Стилягах», еще одном ретрофильме; Шагин, до поступления в школу-студию МХАТ получивший в ПТУ профессию слесаря, родился за два года до аварии, вырос в пограничной с Украиной Брянской области и помнил, как в детстве ему давали молоко «от радиации». «Я сказал: тебе 26 лет, ты спитой уже человек. У тебя нет печени, тебе тяжело, – вспоминает Миндадзе. – Ты мелкий инструктор, который не сделал карьеру. Ты уже тяжело бегаешь – ты сучок, ты старый сучок».

Если в своих совместных с Абдрашитовым фильмах Миндадзе двигался от условного психологизма персонажей («Слово для защиты», «Поворот») к превращению их из людей в функции («Парад планет» с его номенклатурой советских профессий), то в собственных режиссерских работах функция превращается в чистую экзистенцию – в сгусток человеческого, помещенного в катастрофические обстоятельства. Однако Валерий Кабыш, как герой исторической картины, действие которой возвращено во временную точку «Парада планет» и «Плюмбума», отчасти выполняет и функцию типажа. Он мертв не только как человек, облученный реактором, но и как социальный тип, винтик умирающей системы. Его уход из ансамбля в горком, его предательство по отношению к товарищам-музыкантам, продолжающим «лабать» в ресторанах, трагично именно в силу своей бессмысленности: дружбу он обменял на мусорные акции прогоревшего концерна и всерьез клянется начальству партбилетом, который через несколько лет превратится в кусок картона. «Это чисто провинциальное, – говорит Миндадзе, – партийная карьера – ему предложили, он попробовал, она ему подошла, потому что она его держала: он <больше> не мог уходить в запои. Вот такой человек меня интересовал – такого плана, очень типичный». Закончив свой бег, Валерий Кабыш успокоился и уснул, и плот унес его вниз по реке в небытие. Фильмом «В субботу» Миндадзе, как и сама история, попрощался с советским человеком и советской реальностью.

Glas и глас

Из-за своей темы картина «В субботу» заранее вызывала интерес не только внутри страны, но и в мире; в ее производстве, помимо России и Украины, также принимала участие Германия. Однако премьера в конкурсе Берлинского фестиваля не принесла Миндадзе и его продюсерам ни призов, ни международных продаж, ни восторженных рецензий. «В центре картины Александра Миндадзе – Чернобыльская катастрофа, но в поведении персонажей мало смысла», – писала в своем отзыве обозреватель «Hollywood Reporter» Дебора Янг. «Я же не призоемкий», – комментирует вечно прохладную реакцию сам Миндадзе.

Окончание советской цивилизации в мировом контексте переместило русскую культуру в глубокую провинцию, а значит, обрекло ее восприятие на пребывание в гетто национальных стереотипов. Право на самостоятельное, не привязанное к локальной специфике высказывание сегодня имеет только один наш соотечественник-режиссер – Александр Сокуров, но он заслужил это право давно и в обстоятельствах ныне утраченной взаимной открытости России и мира. В XXI веке самым известным за рубежом постсоветским режиссером стал Андрей Звягинцев, который вначале воспринимался в рамке стереотипа – как наследник Тарковского, а потом