Читать книгу "Южный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев"

футболиста впервые в жизни? Другое дело — осадок в душе. А осадок остался не самый лучший… Было бы хорошо, если б Хуан больше никогда не заставлял его заниматься тем, чем он занимается сегодня.

Геннадий сгорбился, даже постарел, как ему показалось, в один миг на несколько лет и, повернувшись круто, не глядя больше на побитого футболиста, двинулся к машине Хуана.

— Молодец! — похвалил его Хуан. — Привет от меня передал?

— Передал. Самый горячий.

— Еще раз молодец! Жаль только, что не сковырнулся он на землю, не проткнул своим носом мяч.

— Этого делать нельзя, Хуан, могут посадить.

— Да-а, — охотно согласился Хуан, — посадить у нас могут за что угодно, даже за прыщ, неосторожно выскочивший на носу.

Москалев ощутил, что в душе у него появилось нечто такое, что мешает ему дышать: осела незнакомая пыль, образовалась ржавь, с которой он раньше не имел дела, и вообще встал он на дорожку, по которой прежде не ходил.

Хуан приподнялся на сиденье, выглянул из машины, поискал глазами человека, которого наказал руками Москалева.

Игра на площадке продолжалась как ни в чем не бывало, человек в синей футболке в ней уже не участвовал, он сидел на окраине поля, за воротами, которые были обтянуты старой сеткой неведомого предназначения, — другой у нищих игроков не имелось, — обхватив ноги руками и подтянув колени к подбородку.

— А ты его хорошо приложил, — сказал Хуан Геннадию, — он никак не может прийти в себя. Молодец, русо!

"Молодец против овец", — подумал Геннадий грустно, подавленность, возникшая в нем, не проходила. И верно ведь: невелико геройство — опрокинуть наземь человека, который слабее физически. А с другой стороны — не выполни он приказа Хуана, тот сегодня бы отказал ему в крове и куске хлеба, так что выхода не было. "А против молодца сам овца", — сама по себе возникла в голове концовка справедливой присказки.

— Ты чего такой хмурый, русо? — поинтересовался Хуан, кося на него масленым глазом. — Поехали за пивом, возьмем хорошего пива, э? Ты его честно заработал.

"Лучше бы не было такого заработка", — хмуро подумал Москалев, но вслух ничего не сказал.

Так, молча, погруженный в свои мысли, глядя сквозь пространство, но ни на чем не задерживаясь, он доехал вместе с Хуаном до супермаркета, в котором тот любил бывать, и ничуть не удивился тому, что Хуан у магазина даже не сбавил скорость. Видать, об обещанном пиве он уже забыл.

46

Чили — солнечная земля, тут что ни день — обязательно солнечный, а Сан-Антонио — особенно солнечное место, город даже светится от подрагивающих в пространстве, шевелящихся горячих лучей, живых, будто у них есть душа; место это всегда радовало Москалева, даже в самые худые, затянутые серым туманом боли дни, а сейчас перестало радовать.

Он думал, что на поколоченном футболисте его миссия штатного экзекутора закончится, но из этого ничего не вышло, напрасно он так думал. На следующее утро Хуан вышел из дома, прыгнул в машину и похлопал по спинке свободного пассажирского сиденья:

— Иди сюда, русо!

Геннадий нехотя подошел к машине, понял, что в ожиданиях своих ошибся и вряд ли Хуан зовет его затем, чтобы признаться: вчера он-де в горячке забыл про пиво и эту забывчивость сегодня надо поправить…

— Поехали! — сказал ему Хуан и подмигнул по-свойски, подмигиванье это было лукавым. — Надо продолжить вчерашнее справедливое дело. А потом отметим его пивом.

Во-от, о пиве Хуан все-таки вспомнил. Прищурился, словно бы собирался стрелять из лука, и, натянув на свою узкую щучью физиономию защитные очки, выехал за ворота.

День вчерашний оказался почти полностью скопирован днем сегодняшним, только наказывать пришлось не грязнопузого любителя погонять драный футбольный мячик, а кассира магазина, который часто обманывал Хуана.

Хуан при всей своей шустрости и умении считать, реакцию имел не такую быструю, как кассир: лишь через полчаса, покумекав основательно, сведя одни цифры с другими, приходил к выводу, что кассир нагрел его.

Публичные выяснения отношений с этим выдающимся магазинным деятелем ничего не дали, поэтому Хуан решил воздействовать на него по-другому… Москалев вытащил ничего не подозревающего кассира в подсобное помещение и выдал ему положенную норму: два удара в живот, один по затылку и еще, чтобы перетрухнувший обманщик особо не верещал, не трепыхался, — пинок ногой в пятую точку.

Как ни странно, на этот раз настроение у Геннадия было лучше, чем вчера, он не впал в опасную меланхолию, в тоску и битие самого себя. Что же касается пива, то его не было и на этот раз: свои обещания Хуан выполнять не любил, а может, просто не умел. Кто знает, чужая душа ведь — потемки…

Во второй половине дня Москалев получил поручение иного рода. Хуан, просидев полтора часа за столом, попыхтев над цифрами и убедительными, как ему казалось, фразами записки сопровождения, которые должны были обеспечить ему новый кредит и соответственно безбедную жизнь, гаркнул во всю глотку:

— Русо! Ты где?

Геннадий в это время подправлял кое-что в усадьбе. Всякая усадьба, где бы она ни находилась, в Чили или в России, в Колумбии или в Норвегии, обязательно требует, чтобы за ней приглядывали. Если этого не будет, то усадьба начнет разрушаться: вначале выкрошится один камень из ограды, потом сразу два, затем вытряхнется пара кирпичей из стенки дома, вылетят кирпичи сами по себе, либо под воздействием нечистой силы, не любящей жилого духа, и пойдет, пойдет процесс… Остановить его будет непросто. Поэтому за домом и землей надо тщательно следить. Вот этим Геннадий и занимался.

Услышав крик хозяина (противное же слово "хозяин", при хозяине обязательно будешь чувствовать себя холопом), Геннадий отложил инструменты в сторону и пошел в дом.

Вид у Хуана был торжественным.

— Я затеваю новое дело, — объявил он голосом, в который натекли звонкие обещающие нотки, в глотке у него будто бы забряцал бронзовый колокольчик, за ним второй, — и ты, русо, в стороне от этого дела не останешься…

Это было что-то новое. Только не окажется ли это новое новизной в кавычках, да и нужна ли такая новизна Москалеву? В тюрьме он уже побывал, больше туда не хочется.

— Ты будешь иметь в деле свой пай, — возвестил Хуан торжественно, колокольчики в его глотке затренькали звонко, как на упряжи коней, управляемой ямщиком на сибирском тракте.

Занятный человек Хуан, он, наверное, полагает, что сейчас Москалев кинется ему в ноги, начнет целовать руки, штаны, дойдет до пропотевших кожаных сандалий, украшенных затейливой просечкой, состоящей из ромбиков, кругляшей и квадратов, но Геннадий стоял перед ним с каменным лицом