Читать книгу "Девочка из снов - Юлия Резник"

— В каком смысле? — хмурюсь я.

— Ну, я же все-таки полюбила Темекая? Темекая-младшего, но все же.

— Я не Акай, — рычу, обхватив затылок Саны ладонью.

— В тебе от него гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Ты такой же одержимый, Иса.

Ч-черт! Вероятно, она права. Это не объяснить вот так, сходу. Но я понимаю, о чем Сана толкует. Я не имел возможности узнать отца поближе, да. Но когда я заглядываю в себя чуть глубже, я все отчетливей вижу его черты. Вот такая херня, ребята.

— Тебя это напрягает? — повторяю сипло, веду носом вверх по безупречно вылепленной скуле, закусываю нежное ушко.

— Н-нет.

— Тогда почему ты дрожишь? — сминаю ладонью упругую грудь. Её напряжённый сосок упирается аккурат по центру.

— Потому что хочу тебя. Как будто ты не знаешь, что со мной делаешь! Но за дверью Петька… И он может в любой момент выйти.

Да. Петька. Может, Сана права? И старый хрыч действительно руководит нашими жизнями с того света?

— Ты правда хочешь его усыновить?

— А ты? Хочешь отправить парня туда, где сам едва выжил?

— Я такого не говорил, — свожу брови.

— И от меня ты отказываться не собираешься, так ведь?

— Вот именно. Даже не мечтай, — рычу.

— Тогда тебе нужно свыкнуться с мыслями о детях.

Я хмурюсь. Чуть отстраняюсь, чтобы видеть ее лицо.

— Почему ты говоришь о Петьке во множественном числе?

— Потому что, кроме племянника по отцу, у тебя имеются брат и сестра по матери. — Да… Точно. Дети Елены. Совсем малыши. — Эй, милый, ты в порядке?

— Нет. Нет! Я ни черта не знаю о детях. Петька хотя бы взрослый. С ним можно поговорить по-мужски, и он поймет. А что я буду делать с пятилетками?!

— Любить их? — нежно улыбается Сана. — Я думаю, ничего больше детям не нужно.

— Нет, — качаю головой из стороны в сторону.

— Да. Когда Елена уйдет, о них совершенно некому будет позаботиться.

Обуреваемый незнакомыми прежде чувствами и сомнениями, вскакиваю со стула. Меряю шагами комнату. Нет. Невозможно. Ну, какой из меня родитель? Я ни черта об этом не знаю. А значит, сделаю что-то не так и все непременно испорчу. Все комплексы, все страхи, которые, как мне казалось, я давно уже перерос, выбираются из глубин подсознания и вгрызаются мне в глотку. Я будто возвращаюсь на годы назад. Я снова тот мальчик, который всерьез верит, что недостоин лучшего.

У Саны звонит телефон, но я так погружен в свое дерьмо, что её разговор проходит будто сквозь меня.

— Иса… Иса!

— Да, что случилось?

— Елене стало хуже… — Сана нерешительно закусывает губы. — Ты не хотел бы с ней попрощаться?

Хороший вопрос. Я совру, если скажу, что простил эту женщину. Умом я, конечно, понимаю, почему она от меня избавилась. Но не могу принять этого сердцем.

Твою же мать! Я был просто ребенком. Маленьким беззащитным ребенком, который так сильно нуждался в маме.

— Нам пока не стоит вместе показываться в поселке, — бурчу я.

Сана долго молча на меня смотрит. После кивает и, не медля больше ни секунды, хватается за свой чемодан.

— Скажи Петьке, что я вернусь при первой же возможности.

Меня хватает на двадцать минут. А после я устремляюсь за Саной следом. У домика Елены — никого. Прохожу внутрь. На столе в большой комнате горит лампадка. Мелькает мысль, что я опоздал. Сердце обрывается и, ухнув куда-то вниз, отскакивает к горлу. Я пячусь.

— Иса? Пришел, значит… — Сана сжимает мою ладонь, делясь своим теплом, своей бесконечной силой.

— Пришел, — сглатываю я. — Она еще…

— Жива. Но тебе лучше поторопиться.

Сана провожает меня в крохотную спальню моей матери и тактично удаляется. А я ведь даже один на один с этой женщиной не знаю, что и сказать. В нос забивается запах лекарств, больного человека и, удивительно, дамской пудры. Я могу представить, как пахла моя мама, когда была здорова. Мне бы понравилось, как она пахнет.

Я остервенело растираю лицо, да так и не найдя слов, залипаю на фотографии в рамке. На ней Елена запечатлена в компании нарядных детишек. В ее руках — букет осенних цветов, из чего я делаю вывод, что фотография сделана в День знаний. И если темпераментом я, скорее, в отца, то телосложением и чертами лица — в мать однозначно.

Запрокидываю голову к потолку. Это так странно — находить себя в ком-то.

У изголовья кровати — потертый стул. Бедность в этих краях чудовищная, и удивляться ничему не приходится. Осторожно, боясь, что стул не выдержит моего веса, сажусь. И наталкиваюсь на ее мутный, но внимательный взгляд.

— Привет. Меня зовут Иса. Я — начальник охраны заповедника. Помнишь, я тебя как-то даже подвозил? А еще я твой сын, вот. Не знаю, нужно ли тебе это, но на всякий случай знай, что я простил тебя и зла не держу.

Я потом еще много о чем трепался. Приободренный одной-единственной мутной слезинкой, скатившейся по ее запавшей щеке. Рассказывал всякие глупости из своей жизни в кадетском училище, о местах, где мне удалось побывать, о своих братьях из Теней. В общем, обо всем, что в моей жизни было хорошего. О плохом я не говорил…

Заткнулся, лишь когда полностью осип. К тому моменту Елена была уже мертва.

— Ты как? — на пояс ложатся мягкие ладошки моей женщины.

— Нормально. Зачем-то сказал, что она может не беспокоиться о детях. — Оборачиваюсь в полупрофиль, наблюдая за реакцией Саны.

— И правильно. Знаешь, что? Я безумно тобой горжусь.

— Ты хоть понимаешь, что пока дело не закроют, тебе со всей этой оравой придется справляться одной?

— Думаешь, у меня не получится? Или… ты боишься за мою психику?

— Да твоим нервам кто угодно позавидует. Столько всего пережить и не спятить… Как подумаю, что мог тебя потерять…

— Но не потерял же.

— Потому что Акай закрыл тебя грудью.

— Грудью он закрыл тебя, когда ты бросился наперерез пуле! Обещай, слышишь, обещай, что никогда больше… не станешь так рисковать!

Мы надежно спрятаны в тени деревьев, но я все равно оглядываюсь. Нельзя, чтобы кто-то узнал, как все произошло на самом деле. Да, Ида первой нажала на курок. Но в ответ в нее стрелял вовсе не Акай. А я, в пылу скандала дотянувшийся-таки до оружия.

— Обещаю, малышка. Ты же помнишь, что я собрался вести максимально скучную жизнь?

— Боюсь, с тремя детьми скучать нам не придется.

Тихая грусть на душе сгущается. Становится плотнее, явственней. Мы стольким людям обязаны своим счастьем, что просто не можем сплоховать. Я… не могу. Слишком многим должен. В первую очередь отцу, который мне уступил Сану. Сейчас я понимаю, что уступил, да. Может быть, разглядев во мне что-то такое… Оценив по достоинству, да.