Читать книгу "«Ревность» и другие истории - Ю Несбе"

— Одд, — сказала Софи, — надо идти на свет. Слышишь? На свет! Не во тьму.

Одд закашлялся.

— Мне книгу писать. Софи, можешь им рассказать. И да, ты права, я счастлив.

Он бросил трубку. Почувствовал, как ему на затылок легла теплая рука.

— Я тобой горжусь, — сказала Эстер, сидевшая рядом с ним на садовом стуле.

— Гордишься? — Обернувшись, он поцеловал ее.

— В то время, когда люди гонятся за кликами и лайками? You bet[16].

Потянувшись, она мягко зевнула, как кошка.

— Поедем сегодня вечером в город или приготовим поесть тут — ты как?

Одд задался вопросом, кто проговорился о том, что он отказался от экранизации «Возвышенности». Софи ли это? Или — косвенно — он сам, поскольку он все же упоминал об этом нескольким людям, — возможно, они разнесли новость дальше.

Когда они в тот вечер легли спать, он подумал о словах Софи — «идти на свет». Разве такое не говорят умирающим: когда окажешься по другую сторону, увидишь яркий свет — к нему-то и надо шагать? Вот так моль летит на уличный фонарь, который спалит ей крылья, подумал Одд. Но он подумал еще кое о чем: Софи упомянула, что как писатель он умирает?

* * *

Наступила осень, а с ней увяло и творчество Одда Риммена.

Он слышал разговоры других писателей о творческом кризисе, но сам в него полностью не верил. По крайней мере не по отношению к себе — он же все-таки Одд Дримин, курица, несущая золотые яйца, истории вылетают из него, хочет он того или нет. Так что он рассчитывал, что все пройдет само, и пользовался возможностью проводить побольше времени с Эстер. Они подолгу гуляли, обсуждали литературу и кино, пару раз ездили на старом «мерседесе» Одда в Париж и ходили в Лувр.

Но шли недели, и писать у него по-прежнему не получалось — в голове пустота. То есть ее наполняли вещи, из которых хорошей литературы не получится. Хороший секс, хорошая еда, хорошие напитки, хорошие разговоры, настоящая близость. Закралось подозрение: неужели виновато все это счастье? Из-за него он потерял сомнение, отчаянное мужество, всегда уводившее его в темные уголки, откуда он неизменно делал репортаж? Но хуже счастливой эйфории была спокойная уверенность. Ежедневное признание: на карту поставлено не так уж много, пока они с Эстер есть друг у друга.

Они впервые поссорились. То, как она вела хозяйство, где и что должно лежать, — чушь, об этом он раньше не парился. Но этого хватило для того, чтобы она собрала вещи и сказала, что пару дней побудет у родителей в Лондоне.

Одд решил, что это хорошо, он проверит, заведется ли в нем снова Одд Мечтатель.

В воскресенье утром он перебрался из кабинета за стол в саду под мертвыми яблонями, а затем за обеденный стол в гостиной. Не помогло. Как бы он ни пытался, ему не удалось написать ничего, кроме пары бессмысленных предложений.

Он подумал, не позвонить ли Эстер — сказать, что любит ее, — но не стал. Вместо этого он задал себе вопрос, променял бы он счастье с Эстер на возвращение способности писать. Ответ, пожалуй, его не удивил, только пришел он быстро и оглушительно. Да, променял бы.

Он любил Эстер, а в данный момент ненавидел писательство. Но жить без Эстер он мог. А без писательского творчества он, напротив, умрет, зачахнет, сгниет.

Хлопнула дверь.

Эстер — наверно, передумала и села на ранний поезд.

Но по шагам Одд понял, что это не она.

В дверях виднелась фигура. Длинное, расстегнутое пальто, под ним костюм. Темные волосы, мокрая от пота челка прилипла ко лбу. Запыхавшийся.

— Ты ее у меня отнял, — невнятно произнес дрожащим голосом Райан.

Он шагнул в комнату и поднял правую руку. Одд увидел в ней пистолет.

— И поэтому ты хочешь меня убить? — спросил Одд.

Он и сам удивился тому, как буднично прозвучал вопрос, хотя сказал он, в общем, то, что думал. На самом деле Одд испытывал скорее любопытство, чем страх.

— Нет, — ответил Райан, покрутил в руке пистолет и протянул Одду. — Я хочу, чтобы ты сам это сделал.

По-прежнему не вставая, Одд взял оружие и посмотрел на него. На черном стальном стволе выгравированы длинные последовательности чисел — они напомнили ему номера телефонов. И вот теперь, когда он оказался в безопасности, появилось еще более странное ощущение. Мягкое разочарование — угроза исчезла так же быстро, как и появилась.

— Думаешь, вот так? — спросил Одд, приставляя дуло к виску.

— Именно так, — ответил Райан.

Он по-прежнему запинался, взгляд затуманился, из-за чего Одд решил, что тот под веществами.

— Ты знаешь, что не вернешь ее, даже если меня не будет? — спросил Одд.

— Да.

— Так зачем меня убирать? Это нелогично.

— Я настаиваю на том, чтобы ты совершил самоубийство, слышишь меня?

— А что, если я откажусь?

— Тогда ты должен убить меня, — сказал Райан.

Говорил не просто невнятно — в голосе слышались слезы.

Раздумывая, Одд медленно кивал.

— То есть одному из нас придется уйти, — сказал он. — Значит ли это, что ты не сможешь жить в мире, где есть я?

— Пристрели одного из нас — и хватит!

— Или хочешь, чтобы я тебя убил, а Эстер об этом узнала, ушла от меня и стала мечтать о тебе — о том, кого уже нельзя вернуть?

— Заткнись и делай!

— А что, если я снова откажусь?

— Тогда я убью тебя.

Засунув руку под пальто, Райан вытащил еще один пистолет. Лакировка у него была странновато-мутной. Одд даже услышал скрип пластика — так крепко Райан сжал рукоятку. Райан направил ствол на Одда — тот поднял пистолет, который держал сам, и нажал на курок.

Все произошло быстро. Очень быстро. Настолько, что впоследствии защитник Одда Риммена мог бы (условное наклонение) убедить присяжных в том, что среагировать смогло лишь быстрое миндалевидное тело (и его реакция «бей, беги или замри»), что лобная доля — именно она говорит: «Привет, подожди чуть-чуть и подумай» — даже не успела включиться.

Встав со стула, Одд Риммен подошел к Райану и посмотрел на него. На бывшего парня Эстер. Прежде живого человека. На дырку от пули в правой стороне лба. И на лежащий рядом с ним игрушечный пистолет. Наклонившись, Одд его поднял. Он почти ничего не весит, на рукоятке — трещина.

Он смог бы объяснить это присяжным. Но поверили бы ему? В то, что покойник отдал свой настоящий пистолет, чтобы угрожать ему безвредной потрескавшейся игрушкой? Может быть. Может быть, нет. Разумеется, от несчастной любви порой сходят с ума, но вряд ли у ответственного сотрудника британского Министерства иностранных дел были истории, связанные с неадекватным поведением или психическими проблемами. Нет, утверждение защиты о том, что Райан сознательно спровоцировал убийство как своего рода утонченную месть, покажется обычным мужчине и женщине, сидящим в присяжных, слишком натянутым.