Читать книгу "Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро"

Плинио приводил ко мне писателей. На первых порах я отдала им под редакцию гостиную в моей квартире на улице Бак. Это уже потом мы перебрались на улицу Бьевр. А поскольку в те времена мы не имели такого доступа к изображениям людей, я не представляла себе, как выглядит Гарсиа Маркес. Помню, когда впервые увидела его, он показался мне помесью ежа и плюшевого медвежонка. Варгас Льоса и Кортасар — те всегда безукоризненно выглядели. А он — нет. Ничего общего с писателями, которых я знала, похожими на Билла Стайрона. Он не соответствовал образу великого писателя, не соответствовал моим ожиданиям. К тому же я с первого взгляда поняла, что он невероятно застенчив. Помню, в первую нашу беседу он держался очень скованно, я сказала бы, даже настороженно. И всем своим видом будто спрашивал Плинио: «Что это вообще за женщина? Куда ты меня притащил?» Не знаю, по мне, он не был излишне общителен. Никогда не слыл явным экстравертом, и я неизменно чувствовала в нем изрядную долю робости. В нем ощущалась противоречивость, словно ему неуютно на своем месте, и в то же время проступало в нем гигантское эго: он прекрасно осознавал, кем теперь стал как писатель. Так что да, натура весьма и весьма противоречивая. С ним никогда не почувствуешь себя совершенно непринужденно. Требуется выписывать зигзаги, чтобы ненароком не задеть чувствительных для него мест, проявлять великий такт и осторожность, чтобы не ранить его скрытых чувств, которые где-то внутри кипели, хотя он их и не показывал. Вот уж поистине — одиночество и компания. Личность-одиночка, при этом с четким осознанием своей значимости и одновременно с сильной потребностью в друзьях, в нежности и в восхищении.

МАУРИЦИО МОНТЬЕЛЬ. В середине 1980-х, когда Гарсиа Маркес решил открыть в Мехико книжный магазин «Камбио», меня взяли заведовать отделом культуры. Мы с ним несколько раз выходили вместе пообедать, и он ни разу не позволил мне уплатить по счету. Однажды я пригрозил ему: мол, если он не дает мне платить за обед, то я больше не буду составлять ему компанию. А он говорит: ладно. И сам выбирает ресторан, куда пойти обедать. Под конец, когда мы закруглились со своей едой, приносят счет. Он проворно выхватывает его у меня из рук. И говорит: «Ну, послушай, пока мы тут с тобой ели-пили, у меня тысяча экземпляров „Ста лет одиночества“ продалась. А сколько книг продал ты?»

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Хорошо помню, как отвернулся от Габито из-за того, что он Малыша и меня лизоблюдами Санто-Доминго обозвал и прочими обидными словами. Но вот что я хочу вам сказать: Габо — хороший человек; племяшка моя не так давно случайно встретила его в самолете, подошла к нему поздороваться и упомянула, что она мне племянницей приходится, так Габо ее позвал составить ему компанию в первом классе.

Глава 22. «У нас умерли пятеро королей!»

История, в которой обсуждаются различные теории насчет взаимоотношений Гарсиа Маркеса с мертвецами

ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Бесчисленные житейские ситуации, какие-нибудь совпадения его страшно тревожили. Очень, очень сильно. Он безумно нервничал. Эти фобии и страхи у него проявлялись по поводу многих вещей. Например, он не желал останавливаться в доме, где кто-то скончался. И даже крохотного шанса не было, что он на такое согласится.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Не знаю, в курсе ли вы, что означает слово pava? C pava все очень сложно обстоит… В Венесуэле умники-интеллектуалы изобрели выражение: «Это, друг мой, истинно pavoso»; тогда венесуэльцы на нефти разбогатели, и, само собой, богатство тех нуворишей означало, что они не чурались вещей, поступков самого скверного пошиба. Вот интеллигенция и хотела этим выражением остеречь себя от всего, что pavoso — то есть дурно пахнет.

Знаете, что считается верхом pava? Когда в бокал какую-то дрянь плеснут. Так вот, у pava имеются две коннотации. Это то, что мы здесь называем lobo. Колумбийское lobo, боготанское lobo имеет налет классовой спеси. Слово lobo очень ученое, заумное, это связано с его корнями — здесь у нас всегда просвещенная буржуазия водилась. Это словечко происходит от lupanar — дешевых римских борделей для самой черни. И потому loberia означает иметь дело с дешевыми шлюхами, которых тебе мадам предлагает. Когда в высшем обществе этой темы касаются, предпочитают девок называть любовницами, и это звучит вполне себе пристойно. А вот обозвать девушку loba — значит унизить ее, выразить ей презрение. Ясно же, что вкус у loba вульгарный, под стать ее образованию, классу, к которому она принадлежит, это то, что становится lobo. На Кубе в таких случаях говорят picúo (то есть пошлый, вульгарный). А в Мексике… как же это оно? Я знаю это слово, дети мои мне его называли, только я запамятовал. Еще каким-то боком к индейцам относится… Naco. Ну так о чем это я? Да, Габо писал о pava. В венесуэльском понимании это вроде дурного предзнаменования, того, что предвещает плохое, беду может накликать; вот это pava и есть. Некоторые его персонажи отмечены этой pava. И он в своей обыденной жизни очень в pava верит, в суеверия то есть. Чем дальше, тем больше смерти страшится и значение придает глупостям всяким, которые и всерьез-то стыдно воспринимать. Например, насчет соли и прочих недобрых предзнаменований. Во все подобное верит.

ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Он несколько раз останавливался на нашей ферме в Сипакире. Ниже фермы располагаются соляные копи Сипакиры. Участок у нас достаточно большой, более трехсот акров[97], а дом относительно старый, ему больше восьмидесяти лет, а то и все девяносто — его еще мой тесть строил. Так вот, Габо приехал, чтобы освежить в памяти, как выглядят здешние места, вспомнить свое житье-бытье в Сипакире в те времена, когда он тут в лицее учился.

Так первым делом он с меня стребовал, чтобы я выложил ему всю историю нашего дома — потому что он чрезмерно суеверен. Все эти вещи наводят на него ужас, он сам это нам сказал, и невозможно даже представить, насколько он верит во всяческие предрассудки. «В этом доме кто-нибудь умирал?» — спросил он. Потому что, говорит, если у нас в доме мертвец лежал, он тут ни за что на свете не остановится. Ну, и я поклялся как на духу, что нет, в этом доме никто никогда не умирал. Для меня та ситуация была совершенно неожиданной, я и знать не знал об этой его черте. Но он воспринимал все всерьез. Я-то вообразил, что он шутит, ан нет, он был очень серьезен. Скажи я ему, что у нас в доме когда-то кто-то скончался, он точно не остался бы. Вот это меня сильно удивило, по-настоящему, а поначалу я решил, что он съехидничать хочет. Но нет. Предрассудки насчет всякого такого очень глубоко в нем засели, очень.

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Pava эта самая в патологические крайности заводит. Когда Альфонсо Фуэнмайор умирал, он не пришел с ним повидаться, проститься перед смертью с другом, который у себя изо рта последний кусок вынимал, только чтоб ему дать.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. А я так думаю: кто помер, тот помер, да и хрен с ним. Это Альваро Сепеды фразочка, типа «сдох, да и хрен бы с ним». Зачем еще чем-то память забивать? Матушка моя померла, и вот идешь ты на кладбище… Какие ей цветочки принести, раздумываешь, фигли-мигли разные! Умерла так умерла. Чего ей нести, оно ей надо?