Читать книгу "Господин изобретатель - Анатолий Подшивалов"

– Ну, коли так, то другое дело, – отошел дед от приступа гнева и сменил тон. – Ты, вижу, делами занимался, а не развлекаться ездил, молодец. А мы привилегию-патент на твое лекарство получили у американов (не знаю только, на что они тебе сдались, я слышал, они там совсем дикие, воюют друг с другом, живут бедно) и у англичан – эти гордые, поупирались для виду, но бумагу дали. Вот только немцы нам окончательно отказали и не объяснили толком, почему, мол, описание у нас не полное и им не понять, что тут новое и для чего сие нужно.

– Да дурака фрицы валяют, – заявил я, радуясь, что дед взял деловой тон, – сами лекарство сделать хотят, так же как и взрывчатку ТНТ получить.

– А зачем она им, ты же говорил, что как делать этот твой ТНТ, они и так знают, – удивился дед.

– Как делать знают, хотя у нас и здесь немного другой синтез, а вот как ее взорвать – не знают, – попытался я объяснить все на пальцах. – А зачем она… Вот ты знаешь про Нобеля (ага, вижу, что знаешь, кто же не знает), так сей богач капиталы свои несметные сделал на взрывчатке – динамите. Наш ТНТ в некотором смысле даже лучше будет – проще с ним работать и не взрывается он сам по себе, как иностранные взрывчатки, убивая и калеча своих же солдат и рабочих. А вражеские крепости ТНТ будет разбивать отлично, так же как и топить их броненосцы. Очень России нужны такие снаряды, дед. Они и дешевле иностранных раза в два или три будут, ТНТ не такая капризная взрывчатка, специальная обработка снаряда несложная против иностранных: там и снаряд изнутри лудить, а то и серебрить надо, и саму взрывчатку заворачивать в парафиновую бумагу, а сверху еще и в оловянную фольгу: «золотые» получаются снаряды у иностранцев, а представляешь, за сколько они их нам будут продавать?

– А капитан этот твой тоже так думает? – спросил дед. – Да и в чинах он небольших, уж полковник еще куда ни шло, а капитана генералы слушать не будут.

– Будут, дед, капитан этот в комиссии с генералами заседает, и они его слушают, потому что из артиллеристов лучше него в химии никто не разбирается, – продолжал я убеждать деда, хотя видел, что при упоминании денег у него, как и у любого купца, в голове начинает работать свой калькулятор. – И как ТНТ взрывать, я ему показал. Они просто не разобрались сначала, как его подрывать, вот и хотели плохой отзыв для генералов написать, но теперь капитан готовит новые испытания, и через две недели я должен опять быть в Петербурге. Да и с лекарством у медиков какая-то ясность к тому времени будет.

И тут я решил нанести окончательный удар, видя, что дед колеблется:

– Дед, ты мне сказал, что не хочешь заниматься взрывчаткой и отдаешь это дело мне. Я было вообще хотел отдать привилегию государству. Но, посмотрев на Артиллерийскую академию и ее бедность, а также поговорив с Менделеевым, сказавшим, что, кроме русских купцов-промышленников, в этом никто России не поможет, я принял решение разместить заказ на ТНТ где-нибудь на частном химическом заводе. Менделеев сообщил, что хорошо знает вятских промышленников Ушковых, и сам Менделеев собирается производить у них свой бездымный порох, вот я и решил через Менделеева выделывать свой ТНТ у Ушковых. Ты их знаешь, не обманут?

– Вятские, они ребята хватские, – ответил дед, – врать не буду. Ушковых я не знаю, но и плохого ничего про них сказать не могу. Только зачем тебе Менделеев и эти Ушковы, когда у тебя дед-миллионщик? Я вот не знаю, то ли мне еще один сукновальный завод построить, то ли чем новым заняться. Сукно – оно, конечно, всегда спрос имеет, но уж очень много народу повадилось этим делом заниматься – вот они цены и обваливают: я произвожу с каждым годом сукна все больше, а прибыль все меньше – из-за того, что расходы растут, а цены падают. Вспомнил я про твои лекарства и решил, что, если толк с врачами будет, начну лекарства выделывать, я же тебе это обещал, как ты помнишь. Доходами буду с тобой делиться: с каждого проданного порошка будешь процент получать, ну а привилегию, как договаривались, ты мне отпишешь на тех же условиях, что и с краской, помнишь, наверно. А с ТНТ твоим… вот я и думаю, а зачем нам вятские, капитала у меня еще на один, а то и на два завода есть… Но тут подумать надо, давай пока посмотрим, чем твои испытания закончатся, а потом решим через полмесяца.

– И еще по поводу краски, – насупился дед, вспомнив неприятное. – Помнишь, я тебе сказал про англичан, что недовольны нашими продажами пурпурной ткани, мол, мы у них украли секрет краски. Так вот, приезжал от них судейский чиновник, грозился международным судом, если мы не прекратим выпуск такой крашенной по их секрету ткани. Хотя англов этих в департаменте послали куда надо, мол, у нас свой секрет и своя привилегия, англичанин грозил, что если мы будем торговать за границей, то весь наш товар арестуют. Пока наш царь-батюшка иностранцев-то не жалует, везде вперед велел своих купцов и промышленников пускать, и чуть какие-нибудь англичанишки начнут на бунт басурман в Туркестане подбивать – сразу укорот им дает, да, боюсь, может это дело и перемениться не к нашей с тобой пользе, внучек. Поэтому решил я – пока собак не дразнить и пурпурный шелк не выпускать, тем более что расходы мы все окупили и даже прибылишку небольшую заработали.

– Дед, здесь ты – хозяин, – подбавил я немного лести, – но по мне, ты все правильно сделал.

– Вот, Сашка, не нарадуюсь я на тебя, какой ты разумный и правильный, – деду понравилось, что я согласился и одобрил его действия. – Один ты у меня такой умный. Павел тоже умный был, да сгорел, надорвавшись, и ушел рано от нас, царствие ему небесное. Ты только себя береги, не надорвись. Младший сыночек, Николаха-то мой, чай, не переломится от забот, сыто ест, сладко пьет, о делах не тужит, никчемный вырос, неслух и балбес. И внучек мой, Ваня, точно такой же, того и гляди, вовсе разорится… Вот Лизу мне жалко, не заслужила она такой участи. Давай-ка, отдохни, выспись, а завтра в обитель к ней съездим.

Днем поехали к Лизе. Она изменилась, стала какая-то спокойная и просветленная, у нее хороший цвет лица, только руки – красные и натруженные, видимо, она работает на открытом воздухе. Так и есть – трудится в монастырском огороде. Лиза стала больше интересоваться окружающей жизнью, расспросила меня о поездке в Питер, что я видел и где был, спросила даже, что носят модные столичные дамочки.

– Только вот к Генриху на могилу меня не пускают, – пожаловалась Лиза. – Пускают, конечно, но редко, раз в месяц, не чаще. Мать-игуменья сказала, что я должна забывать о своей прошлой жизни и мне предстоит новая жизнь, поэтому я должна себя к ней готовить и больше молиться, а не на могилу мужа ходить.

Дед во время нашего разговора больше помалкивал, но, как только я простился с Лизой и мы вышли за монастырские ворота, сказал:

– Не останется она здесь, не примет постриг.

– Почему? – удивился я. – Вроде выглядит она хорошо. Здоровый физический труд на свежем воздухе, кажется, пошел ей на пользу.

– Слишком много в ней мирского осталось, и интерес к этому миру заметен, – ответил дед, – монашествующие же должны отрешиться от всего мирского, даже имя другое принимают. Ты заметил же, как она нарядами поинтересовалась?