Читать книгу "Сводные - Жасмин Майер"

— Забудь, Яша, и прости!

— Куда ты?

— В спальню! Не иди за мной, это была ошибка!

— Юль! — кричит мне вслед Розенберг. — Ты будешь моей!

Несусь по коридорам. Мелькают приоткрытые залы, где еще занимаются те немногочисленные студенты, которым, как и мне с Яковом, нельзя прерывать обучение. Но закрытых дверей больше.

Миную темные классы, заворачивая в другое крыло, и звуки фортепиано смолкают. Только набатом стучит мое сердце, других звуков в этой пустующей части Академии нет.

Осторожно ступаю вдоль узкого коридора, освещенного только желтыми квадратами света. Преодолев, выхожу на лестницу. Здесь почти полностью темно, широкие окна выходят на тупиковую стену, на которой тускло горит забытая всеми лампа.

Три пролета пролетаю на одном дыхании. Но преодолев последний, на внезапно ослабевших ногах подхожу к железной лестнице.

Пять железных перекладин тянутся к потолку, в котором темным квадратом темнеет люк. Не знаю, что я буду делать, если он запер. Ключ от чердака мне никто просто так не даст.

Но и не попробовать я не могу.

Берусь за холодный металл и лезу вверх.

Подо мной вьются четыре этажа серых лестничных пролетов, и я совершенно внезапно и не к месту вспоминаю повесть о балеринах, которые в перерывах между выступлений сбежали на крышу театра, и одна из девочек сломала ногу (1).

Замираю на последней секции. И изо всех сил бью кулаком по люку.

Холодею от громкого дребезжащего звука, но больше от того, что ржавые петли моментально подаются.

Взбираюсь наверх, откидывая люк. Делаю несколько шагов в сторону ради собственной безопасности и оглядываю пыльное помещение под крышей.

Здесь холодно, и я моментально нахожу причину — одно из чердачных окон стоит нараспашку. Вне себя от страха, с замиранием подхожу ближе. Вижу двор, дуб и светлый тренировочный зал, в котором мы только что танцевали с Розенбергом.

Оглядевшись по сторонам, нахожу какие-то металлические уголки. Весу хватит, чтобы пролететь через двор до окна на противоположной стене, если зашвырнуть один как следует.

Например, со злости.

Или от ревности.

— Я знаю, что ты здесь, — произношу громко и твердо, по-прежнему глядя на окна тренировочного зала через распахнутое окно.

За моей спиной раздаются шаги.

(1) повесть Одетт Жуайе «Дневник Дельфины» о девочках-балеринах, которые, невзирая на запреты, забрались на крышу "Гранд Опера" и поплатились за это.

Глава 3

Как я оказался в организации, которая была признана экстремисткой? Может, бросился грудью на спасение планеты?

Черта с два.

Никаких принципов у меня не было. А спасение окружающей среды волновало меня меньше всего. Просто однажды Лука намекнул, что есть чуваки, которые платят хорошие деньги всего лишь за то, чтобы постоять час с плакатом. Заучив односложные лозунги, вместе со всеми пошел на открытие очередной заправочной станции, которую воздвигли на месте вырубленных деревьев.

Мы выступали от лица деревьев, и тот факт, что мы были лесными адвокатами, страшно меня веселил. Близко к чиновникам нас не подпустили, но зрение у меня и без того было орлиным.

Отца среди мужиков в одинаковых костюмах я узнал сразу. Он стоял по другую сторону дороги в числе приглашенных, кивал и поддерживал решение руководства района открыть еще несколько станций для обеспечения чего-то там… После он подошел к микрофону и рассказал, как сильно его волнуют проблемы жителей его родного питерского острова. Говорил так убедительно, что я даже поверил.

Изменилось бы что-нибудь в моей головокружительной и противозаконной карьере, если бы я подошел к нему в тот день? Может быть, он предложил бы мне работу и я стал бы одним из клерков в его конторе? А может, именно он объяснил бы мне, что деревья мою организацию на самом деле волнуют в последнюю очередь?

Не знаю.

В тот день я не смог пересилить себя и подойти к нему. Почему-то думал, что не составит труда найти сына среди толпы несовершеннолетних протестующих, раз я так легко заметил его.

А потом, когда кто-то из парней принес бутылку, меня пробрала злость, что проблемы жителей волнуют его куда больше, чем собственный сын. По этой причине я и запустил пустую стекляшку в машину из кортежа.

Мы бросились в рассыпную, пьяные и обкуренные. А я решил, что на этом моя карьера и закончится, но когда после меня вызвали на ковер… То неожиданно предложили поработать еще.

Моя вспыльчивость и решимость была им только на руку. Тем, кто трусил или боялся, не было места в наших рядах. Закон мы нарушали на каждом шагу.

Менты, когда я попадал на допросы, часто спрашивали, почему я не выбрал честную работу? Я работал, но пятнадцатилетний пацан заработает разве что на сигареты и бутылку пива, а там платили сразу и хорошо.

Но потом и этого стало мало.

Я быстро смекнул, что в организации есть и другие варианты, как быстрее поднять бабла. Водить я начал рано, а когда заработал достаточно, пошел на курсы и наконец-то получил права.

Меня перевели в категорию водителей. Я подбрасывал к точке нужные группы и подбирал их, когда им нужно было спасаться бегством. Я хорошо выучил город и умел водить.

Так я попал в отборочный тур гонок, которые казались всего лишь развлечением. А были на самом деле подготовкой к чему-то более масштабному.

Кроме матери и отца, которому я не был нужен, других значимых людей в моей жизни не было. Я всегда был уверен, что моя противозаконная деятельность никак не навредит матери. Да, меня регулярно приводили в участок, но я и представить не мог, что кто-то из парней, с кем мы пили, курили и тренировались, похитит мою собственную мать, желая досадить Платону.

Во вред сотовых вышек я никогда не верил. Да что там, вся пропаганда всегда влетала в одно ухо и вылетала в другое. Но среди нас были те, кто искренне верил в опасность, которую олицетворяли вышки Дмитриева. Против них война развернулась во всем мире.

Оставить без внимания нового оператора на рынке наши тоже не могли.

Марк знал об отношениях Дмитриева с моей матерью даже раньше меня. Долго бы я в организации все равно не продержался, либо меня поставили перед фактом, что нужно доказать свою лояльность. Как? И думать не хочу. Оставаясь в доме Дмитриева, я все равно был угрозой и для матери, и Юли.

Хотя я-то думал, что если сольюсь и не стану выходить на второй тур, то от меня отстанут. Не учел, что раз я предал организацию, то и дорога была мне теперь только в застенки к Морозову.

Хотя капитан на этот раз и сыпал угрозами, а еще радовался, что на этот раз Дмитриев не стал посылать вместе со мной своего адвоката, на самом деле, все сводилось лишь к административному штрафу.