Читать книгу "Принцесса ада - Гарольд Шехтер"

– Я испытал глубокое отвращение при мысли о толпах женщин, которые и утром и днем набиваются в зал, чтобы внимать потоку мерзостей проходящего в нашем городе судебного процесса, – начал он, старательно избегая произносить ужасное имя, принесшее Ла-Порту дурную славу. – Эти женщины напоминают тех, кто расположился около выгребной ямы и не собирается уходить, пока ее не опорожнят. Крайне печально, что суд посещают мужчины, но еще страшнее, что на нем присутствуют женщины, которые, осмелюсь предположить, стремятся занять самые первые ряды, чтобы ни в коем случае не пропустить какую-нибудь скабрезную подробность или отвратительную сцену.

Этому безобразию нет названия! – звенящим от негодования голосом продолжал Гаррард. – Странно: множество женщин повсеместно без всякого принуждения сидят в залах на громких процессах, и чем непристойнее дело, тем больше дочерей Евы можно там увидеть. Что сказать об этих женщинах? Об их скромности? Об их чистоте? Неблаговоспитанные – это самое мягкое из всех названий, которые они заслуживают.

Пытаясь понять, кого привлекает «такая грязь», Гаррард сам посетил одно утреннее и одно дневное заседание. То, что он увидел и услышал, возмутило его до глубины души. Одна молодая женщина, удобно усевшись в первом ряду, явно радовалась такому удачному месту. «Раздувая щеки, она демонстративно мяла во рту большой кусок жевательной резинки, – источая презрение, рассказывал проповедник, – и трясла головой, как корова. Я мог бы многое добавить, но хочу поговорить о более приятных вещах. Смею надеяться, что достойные женщины осудят тех, кто посещает слушания, и будут держаться от них подальше. Скромные, чистые, воспитанные леди должны сторониться зла в любых его проявлениях»2.

В пятницу обличающую речь Гаррарда напечатали местные газеты, и вскоре Гарри Дарлинг и редактор «Геральд» Эдвард Моллой оказались завалены возмущенными письмами протестующих против нападок пастора. «Известная жительница Ла-Порта», как следовало из подписи под одним из писем, обвинила Гаррарда в «оскорблении всех местных женщин», а также в осквернении его кафедры и сана.

Писавшая уверяла, что, посетив несколько заседаний, видела там «прекраснейших и честнейших дам». Более того, она не слышала в суде и десятой доли тех непристойных слов и грубых выражений, которые употреблял Гаррард.

В самоуверенных фразах, отражавших феминистические настроения того времени, она утверждала, что женщины должны иметь представление о правовой системе, настаивала, что прошли времена их униженного положения и невежества, а стремление ознакомиться с судебными процедурами не имеет ничего общего с потаканием низменным страстям. Отповедь Гаррарда, по выражению анонима, выставила пастора на посмешище. «Почитающий Евангелие, – напомнил пишущий, – должен жить, ни к кому не испытывая злобы, и к любому проявлять милосердие». В конце письма автор намекал, что Гаррард, как человек новый, посторонний, не имеет права очернять благовоспитанных и во всех отношениях безупречных посетительниц зала суда3.

Проповедь Гаррарда обидела не только женщин. В «Уикли геральд» под заголовком «Муж тоже протестует» появилось еще одно гневное письмо. Его автор усомнился, что пастор, переехавший в Ла-Порт совсем недавно, имел право на такое огульное осуждение. «Преподобный без году неделя в нашем прекрасном городе, и ему не пристало очернять наших дам», – защищая свою жену, а заодно и всех американок, обрушился на пастора пожелавший скрыть свое имя джентльмен:

Как и многие другие женщины, моя супруга была в зале суда, и вдруг преп. Гаррард выступает с речью и заявляет, что фактически все они нескромные, нечестные и неблаговоспитанные, то есть недостойны уважения. Он убеждает свою паству, что представительницы слабого пола нашего города находятся в плену плотских помыслов и подобны стадным животным. Что за высокомерие! Что за старый критиканский трюк – презрительно поджимать губы! Просто глупость и ничего, кроме глупости. Кто дал право этому человеку рассуждать о скромности, чистоте и благородстве наших женщин? Я горжусь стойкостью и отвагой американок. Мы все должны гордиться благородством их душ и помыслов, чистых как стекло и таких же твердых в сопротивлении несовершенству окружающей жизни. Я спрашиваю вас: действительно ли слово «непристойный», как и другие, прозвучавшие на процессе Ганнесс, более грубое, грязное и вызывающее, чем те, что слетают с уст священника, когда он разглагольствует о танцах, торговле женщинами и касается скользких тем в отношении детей. Я считаю, что женщина, как и мужчина, имеет право знать и слышать все, что касается правовой стороны ее жизни. Неизбежная грубость и неделикатность мира не навредит подлинной скромности и порядочности. Мистер Гаррард, придя в суд, встретится с такими же высокоморальными жительницами города, как и везде, включая церковь. Моя жена ушла на процесс достойной женщиной и такой же вернулась домой. Истинная добродетель заслуживает доверия, и я верю своей жене. И не ваше дело, мистер Гаррард, ставить под сомнение ее добропорядочность.

Автор письма, особенно выделяя издевательское описание зрительницы со жвачкой во рту, называет речь пастора «невероятно обидной», оскорбительной и «недостойной джентльмена». «Мне кажется, – продолжает аноним, – что та девушка вела себя куда более пристойно, чем мистер Гаррард в своей несдержанности, который, обрушившись на наших женщин с оскорблениями и напрасными обвинениями, низвел церковную проповедь до уровня уличной сплетни»4.

Однако не все обиженные откликнулись на обличительную проповедь гневными письмами. Местная сочинительница Молли Лонг опубликовала в «Уикли геральд» юмористическое стихотворение. Она написала его в форме письма к чикагской подруге Бесси Шорт:

Что в городе творится, Бесс!Здесь все спешат на суд.Не первый день идет процесс —Разгадки тайны ждут.

Присяжных выбрали сперва —Подходят на все сто!Однако ясно им едва,Кого судить, за что…

Жива Белль Ганнесс или нет?Нам кажется порой —Сбежала, заметая след,С пропавшей головой.

Еще там про зубной протезТалдычат день за днем.Ведь мост, – ты представляешь, Бесс? —Не поврежден огнем!

У пастора же свой резон —Чихвостит падре дам.Но раз на суд являлся он,Чего стыдиться нам?

И я пойду туда опять. Вопрос,Да мог ли мостГореть в огне и не сгорать,Не так, похоже, прост.

Тебе же, как вернусь домой,Пошлю отчет подробный свой.

Несмотря на издевательства, презрение и насмешки, преподобный продолжал гнуть свою линию. В очередной речи он уверял прихожан, что глубоко уважает высоконравственных жительниц Ла-Порта, подвергая осуждению только «определенный тип падких на сенсации женщин», которые, как стадо овец, ходят на суд исключительно ради развлечения.