Читать книгу "Сто чудес - Зузана Ружичкова"

Внезапно я проснулась от того, что меня резко трясли, и моя подруга Зузана кричала:

– Я вернулась! Вернулась!

– Что? Что случилось? – спросонья спросила я.

– Доктор Менгеле пожаловался, что ему не хватает помощников-врачей, поэтому всех медиков и их ближайших родственников отослали обратно в Семейный лагерь, – объяснила она. И добавила: – Всех остальных удушат газом.

Я вскочила молнией, как и моя мать. Хотя мы и догадывались о чем-то подобном, известие поразило нас.

– А Фреди? – допытывались я. – Ты видела Фреди?

Она помотала головой.

– Кажется, его среди них не было.

Всем нам надо было идти, как обычно, на перекличку, но потом я побежала прямо в барак 31 отыскать Фреди и убедиться, что с ним все в порядке. Там я обнаружила странных людей, шумно говоривших между собой. Я забилась в угол с другими подростками, тоже поторопившимися сюда в ожидании новостей. Нам в конце концов сказали, что Фреди отравился, его пытались спасти, кто-то предложил дать ему стакан молока, и все заметались, чтобы найти его, но потом оказалось, что уже поздно.

Через несколько дней нам стала известна ужасная правда. Как только прибывшие с сентябрьским транспортом получили приказ писать открытки, члены лагерного подполья поняли, что всех их отправят на смерть. После шести месяцев в Освенциме они считались слишком ослабевшими для работы. Открытки составляли алиби нацистов: если бы их обвинили в гибели стольких евреев сразу, то есть в массовой бойне, они могли бы ответить, что еще в марте жертвы были живы.

На самом же деле система работала как часы, и истечение полугодового срока со дня прибытия в лагерь означало, что приговор 6SB будет приведен в исполнение в соответствии с признательными показаниями, которые нас тоже заставили подписать. Буквы SB расшифровывались как Sonderbehandlung, немецкое «особое обращение», нацистский код для беззаконной расправы, 6 – шесть месяцев.

Подпольщики послали пользовавшегося уважением словака по имени Рудольф Врба к Фреди, предупредить о грядущей бойне, но Фреди ему не поверил. Он полагал, что нацисты не сохранили бы ему жизнь и не позволили бы устроить детский приют, если бы собирались расправиться со всеми.

Врба возразил, что пусть Фреди и прав, но у них мог возникнуть новый план. Подпольщики тайно пронесли в лагерь кое-какое огнестрельное оружие и убеждали, что, если достаточное число людей взбунтуется на пороге газовых камер, им удастся убить некоторых эсэсовцев и кто-то сумеет бежать и рассказать миру о том, что здесь происходит. Поскольку Фреди был уважаемым человеком, ему предлагали возглавить бунт, который для многих станет самоубийственным. План заключался в том, чтобы Фреди свистком подал сигнал открыть огонь по СС.

После войны Врба рассказывал, что Фреди пришел в ужас: «А что будет с детьми? Я должен оставить их на убой? Я им нужен… они верят мне!»

Его напугала не предложенная миссия, а то, что он не сможет позаботиться о детях и, если придется, умереть вместе с ними. Вдобавок эсэсовцы, с которыми он имел дело, обещали, что пощадят его и пятьсот детей из приюта. Еще он возразил, что за его согласие поднять бунт, немцы в отместку убьют тех, кто останется в Семейном лагере – и детей в том числе.

Хотя Фреди неоднократно отказывался впутываться в историю с бунтом, Врба и другие не переставали давить на него. Я не прощаю этим зрелым, опытным людям, что они поставили такого доброго молодого человека в невыносимое положение.

Не зная, на что решиться, Фреди попросил час на размышление утром 8 марта. Вернувшись, Врба обнаружил Фреди без сознания в его пряничном домике. Он принял чрезмерную дозу люминала, лекарства, применяемого при эпилепсии. Лично я не верю, что он убил себя, вряд ли Фреди избрал бы такой выход из трудного положения. Одни говорили, что его убили, другие – что он пошел к врачу и попросил чего-нибудь, чтобы успокоить нервы, ему дали люминал. По какой-то причине он проглотил все таблетки и впал в кому.

В любом случае, причина его смерти – принуждение поступить так, как он не мог. Мне кажется, он был на пределе и, если бы на него не оказывали давления, он бы выжил: СС отослали бы его обратно в барак вместе с врачами. А согласись он подать сигнал к бунту, погибли бы все: и доктора, и моя подруга Зузана, которые уцелели благодаря вмешательству Менгеле. И мы тоже.

В тот день спасением своей жизни я вновь была обязана Фреди Хиршу.

* * *

Бедный Фреди, я до сих пор скорблю по нему. Он был настоящим источником света. Он заменил мне умершего отца, и именно от него зависели условия моего существования в лагерях, именно он на меня влиял.

Мы все научились у Фреди сохранять надежду, научились воскрешать себя из мертвых, когда, кажется, все кончено. Человек способен жить, пока искра надежды теплится в душе. Фреди обладал сильным этическим чувством, но его собственная семья, ортодоксальные иудеи, отвернулись от него из-за его сексуальности. Он не был распутен и, оставаясь пуританином, боролся со своей природой, а его друзья пытались ему помочь. Он даже пробовал встречаться с девушками, которых они ему навязывали, но из этого ничего не вышло. В итоге он завел бойфренда, который находился вместе с ним в Терезине, пока не встретил одну девушку и не женился на ней. В Освенциме у Фреди появился новый постоянный друг, остававшийся с Фреди до самой смерти.

Все в лагерях знали его секрет, и я слышала кое-что в Терезине. Я не вполне понимала, кто такие гомосексуалисты, но я спросила отца насчет Фреди, и он ответил: «Не думай об этом. Ему ты можешь довериться, он хороший человек».

Родственникам следовало бы гордиться Фреди Хиршем, в лагерях он был носителем духа нравственности. Именно Фреди учил меня не лгать, не жульничать, не воровать, и это там, где человека могли убить за кусок хлеба или ложку супа. Он подавал пример преданной дружбы и терпимости. И он, человек идейный, создавал для нас другой мир, отделенный от ужаса, мир, где не потеряли своего значения человечность и порядочность.

Я помню, что однажды в детский барак доставили дополнительный хлеб, и кое-что осталось несъеденным. Хотя я терзалась голодом, я не притронулась к этим остаткам, а пришла с ними к Фреди и спросила, как поступить. Он ответил: «Ты и забирай его, Зузана, раз ты порядочная девушка».

В устах Фреди это была высшая похвала.

После того как я снялась в документальном фильме о Фреди, один человек, который ребенком попал в лагерь, а теперь жил в США, написал мне, что он раздавал суп в детском бараке и иногда от голода облизывал ложку. Фреди подошел к нему и сказал: «Ты сам знаешь, тебе не следовало так делать, и отныне, я думаю, облизывать ее будет кто-то другой». Этот человек полагал, что не все обстояло так уж прекрасно. Но нас, из детского барака, выжило приблизительно на тридцать процентов больше, чем в среднем по Освенциму, потому что правила были другими.

Годы спустя после смерти Фреди коммунисты попытались разрушить легенду о нем и дали ход в государственной печати мерзким статьям, посвященным Фреди Хиршу. Его обвиняли, во-первых, в том, что он был геем, во-вторых, в том, что он был немцем. Авторы заявляли, что он сотрудничал с нацистами, указывая на тот факт, что он обучал детей немецким словам и песням, хотя он делал это для того, чтобы отстоять и поддержать само существование детского приюта. Он не сотрудничал. И он был немцем, говорил на очень хорошем немецком, отличался такими утонченными манерами, что нацисты доверяли ему и уважали его. Он открыто выражал презрение к ним, но при этом мог добиться от них того, чего не добился бы никто другой. Он договаривался, а не сотрудничал.